«Коллайдер вступил в должность и вышел из строя».
«Работы на Большом андронном коллайдере, который был остановлен в среду, возобновлены …»
«19 сентября, в 14:05 по московскому времени, в ходе тестов магнитной системы сектора 3-4 (34) произошёл инцидент, в результате которого БАК вышел из строя…»
«…А ведь кроме плановых работ случаются и непредвиденные ситуации и различные происшествия, которые могут вывести коллайдер из строя на долгие месяцы и годы. Так что есть все шансы навсегда застрять в фазе перманентного ремонта»…
«23 сентября официальный представитель ЦЕРНа сообщил, что БАК возобновит работу не раньше весны 2009 года…»
Не возобновит. Они с Антоном хорошо постарались. А если и возобновит, то не на долго… Она вспомнила все. До мелочей… В глазах потемнело. Она поднялась и быстро вышла из кафе. Ноги сами понесли ее к отцу Александру. Батюшка долго ее успокаивал, приводил примеры из священного писания.
– Это бесы тебя искушают. Так всегда бывает, когда человек становится на Божий путь. Этим мы объявляем войну нечисти. Не думай о мирском. Займись иконописью. Начни делать прориси. У тебя получится, я вижу. Я тебя благословляю.
С этого дня она стала учиться иконописи. И непрерывно молилась. Так прошел год. А потом она запросилась в монастырь. И отец Александр благословил. Он направил ее в женскую обитель под Костромой.
И вот она здесь… Длинная беседа с настоятельницей, худенькой сероглазой монахиней, которую все называют матушкой. Маленькая узкая келья с деревянной кроватью, тумбочкой, лампадкой, свечой в подсвечнике, и стеллажами с иконами. Первые дни в монастыре – подъем в 5 утра, молитвы в храме, исповедь и причащение, трапеза, первое послушание – мытье полов и ступеней. Первые ошибки – ходила по монастырю без благословения, вошла в трапезную самовольно. На все нужно испрашивать благословение у матушки-настоятельницы.
Аня тяжело привыкала к монастырской жизни. Ее мучили воспоминания, она постоянно корила себя за совершённые ошибки, была подавлена и растеряна. Все впадали в уныние, глядя на нее. На пятый день своего пребывания здесь она встала ни свет ни заря и всех перебудила. Она принялась искать принадлежности для иконописи, которую недоделала накануне. Ведь матушка сказала ей, что обещания, данные Богу, надо выполнять, если это, конечно, не глупости какие-нибудь, сгоряча сорвавшиеся с языка. А Батюшка благословил ее уже не прориси, а иконы писать, и она дала обещание Господу. Да, отец Александр так и сказал: «Да что эти прориси, тебе пора уже иконы на доске писать».
Принадлежности для иконописи она нашла в библиотеке. И попросила прощения у матушки и у всех, что разбудила, и что оставляет свои вещи где попало. Благословившись, она выпила святой воды, съела просфорку, и пошла с матушкой и сестрами в храм. Была литургия. Она стояла в правом пределе, возле иконы Сергия Радонежского. И горячо молилась. Она молила у Бога избавления от воспоминаний, от нерадивости, просила помочь ей не вводить в искушение окружающих. Тут ей вспомнилась икона Спасителя, бабушкина еще, которая висела в ее московской квартире. И она решила съездить в Москву и забрать ее. Непременно надо забрать, хоть и опасно засвечиваться в Москве, ну ничего, на все воля Божья…
Теперь она называлась паломницей, носила длинную серую юбку, темно синюю водолазку, и синий платок. Синий. Цвет неба. Цвет спасения. Так она считала. Она полюбила этот цвет. Когда-нибудь она станет монахиней и настоящим иконописцем.
Фитк закончил свой рассказ, поднялся, и жестом пригласил меня идти. За могилой рдела роща, ветер унялся, и стояла невероятная, какая-то мертвая тишь, а я была переполнена невыразимыми ощущениями и не могла поднять взгляд на туманное солнце. И вдруг увидела прямо перед собой свежевырытую яму для могилы. Ее же на было?! Откуда???