Постепенно шаги замерли, и в подъезде снова стало тихо.
Монтер в ожидании уже держал в руках небольшую карманную слесарную ножовку. Проводка у него уже была ровной как стрела и протянулась по всей комнате до водяной трубы, кончаясь за два дюйма до нее тонким язычком с раздвоенным жалом, которое, казалось, добровольно обхватывало небольшой железный цилиндрик. Проводка временно, в целях доступности, лежала на полу, затем пересекала кровать и снова бежала по полу по другую ее сторону. Каждое движение мастера было точно рассчитано, поскольку устанавливать приборы ему приходилось не раз прежде.
Сокольски выпрямился и стал спускаться вниз. Как он спускается, могли видеть, но не слышать. Двое других затаились не шелохнувшись. Ключ мягко вошел в замок с таким мастерством, что даже их настроенные на этот звук уши почти ничего не уловили. Затем наступила тишина. Открылась дверь, нет ли — на атмосфере с повышенной чувствительностью это нисколько не отразилось.
Прошло несколько мгновений. Сокольски снова показался на лестнице и стал подниматься вверх. Тем временем двое других мужчин вышли на площадку, готовые спуститься вниз. Скрестив руки перед лицом, а затем широко их разведя, он подал им знак, что делать этого не следует.
Ничего не было сказано, пока они все трое не сошлись вновь на верхней площадке.
— Он почему-то возвращается, — прошептал Сокольски. — Зайдите в комнату.
Они закрыли дверь и опять замерли. Доббс снова скорчился у отверстия в углу.
Вскоре он решительно кивнул двум другим и несколько раз указал пальцем вниз, на пол.
Они продолжали ждать.
На сей раз Доббс указал большим пальцем через плечо в сторону выхода. Сокольски осторожно отворил дверь. Где-то внизу были слышны шаркающие шаги.
Повторилась прежняя процедура. Опять Сокольски сначала спустился по лестнице, вошел в квартиру и снова вышел. Теперь он дважды щелкнул пальцами. Мгновение спустя двое других оказались внизу рядом с ним.
Они закрыли за собой дверь комнаты Томпкинса.
— Как ты узнал, что он возвращается? — шепотом спросил Доббс.
— Его трубка лежала на столе. Когда я ее пощупал, чубук был еще теплый. Это означало, что он просто забыл ее, а не оставил специально.
Монтер работал быстро. Он прикрепил небольшое устройство за трубой в углу комнаты. Его можно было заметить, если специально посмотреть именно на то место. Но это удовлетворило монтера. Не выпуская устройство из рук, он опустил его до самого пола. Там, благодаря плотности тени, штуковина исчезала совсем. Он включил свет в комнате и проверил. По-прежнему ничего не было видно. К тому же еще и труба отбрасывала собственную тень на прибор.
Он вышел. В отверстии под потолком, которое едва можно было углядеть, послышался легкий скрежещущий звук. Раз или два оттуда показался кончик пилы, затем скромно удалился. Опилки и крупинки гипса, кружась, посыпались вниз. Появился провод, спускавшийся вдоль трубы; когда он двигался, его замечали, а когда останавливался — уже нет.
Монтер вернулся, он подтянул провод чуть пониже и прикрепил его к устройству на полу.
— Проверим на слышимость, — предупредил он и ушел.
Сокольски уставился на Доббса и обратился к нему, а не к человеку наверху. Он заговорил нормальным голосом, как говорил бы на таком расстоянии.
— О'кей? Вы меня слышите, Грэм? — спокойно спросил он.
В ответ труба зазвучала так, словно кто-то утвердительно постучал по ней ногтем.
Они переместились в другой конец комнаты.
— А как отсюда?
По трубе снова постучали.
— А теперь еще отсюда. Чтобы не оказалось глухих мест. Мы в углу, слева от двери, Грэм. Вы слышите нас?
Труба снова отозвалась.
— Никаких глухих мест, — констатировал Доббс.
Монтер появился снова. Вытащил из кармана промокашку, легка смочил ее водой из-под крана и потыкал ею у основания трубы, где осыпались опилки и гипс, после чего свернул промокашку и положил в карман.
У дверей остановился, соединил большой палец с указательным в кружок, что означало успешное завершение работы, и показал им.
— Пользуйтесь на здоровье, — улыбнулся он и ушел.
Они тоже ушли, но через полтора часа. Доббс аккуратно укладывал что-то себе в карман.
— С этих чеков от Рида надо быстро сделать фотостаты, после чего они должны вернуться на место, где я их нашел.
— Ты думаешь, он знал, что они здесь? Зачем их вообще было солить? На двенадцать тысяч долларов…
— Он их не принял. Я думаю, они у него валялись, пока он не забыл, что они у него есть. Об этом говорят уже сами места, где чеки лежали. Один я нашел между комодом и стеной, он вывалился из задней части выдвижного ящика. Другой был смят, весь в табачных пятнах, похоже, об него вытирали скребок для чистки курительных трубок.
— Что он за тип?
— Либо очень глупый, либо очень умный. А это уже решать Макманусу, не нам. Я их отвезу, а ты садись на наушники.
К шести чеки были возвращены на место, а Доббс сменил Сокольски у наушников.
Он слышал лишь тишину, тишину пустой комнаты.
В шесть двадцать семь открылась и закрылась дверь. Прошаркали шаги, стихли. Послышалось, как глухо упала одежда, брошенная на спинку стула.
В комнате наверху все затаилось, только руки Доббса быстро набрасывали в блокноте стенографические знаки. Да и то лишь изредка — рука с карандашом чаще просто лежала на бумаге.
На дворе стемнело. Тонкий полумесяц света сиял вокруг трубы — там, где она уходила в пол. Не более кусочка остриженного ногтя. Если не считать этого света, комната оставалась темной. Они и друг друга-то едва видели. Рука Доббса вычерчивала в темноте крошечные крючки и палочки. Он на всякий случай отклячил мизинец, чтобы чувствовать, когда заканчивается страница блокнота.
В семь сильно заскребли ложкой, опустошая какую-то кастрюлю. После этого до половины восьмого иногда раздавался звон посуды. Затем она загремела, видно, собрали вместе несколько предметов сразу и отнесли куда-то. Со страшной силой полилась вода, и звон посуды смешивался с сопровождавшими его всплесками и бульканьем, а иногда и заглушался ими. Затем с посудой покончили, вытерли и с глухим стуком поставили на место.
Последовал новый период тишины. Рука Доббса праздно лежала, лишь изредка он бросал взгляд на фосфоресцирующие стрелки часов у себя на запястье.
9.12 — мужчина кашлянул.
9.14 — зашелестела газета.
9.16 — выбили трубку.
9.17 — скрипнул стул.
9.19 — снова полилась вода, на сей раз где-то дальше. Рука Доббса поднялась в темноте и потянула за воображаемую цепочку. Сокольски рассудительно кивнул.
9.20 — на пол упала туфля.
9.20 — за ней последовала другая.
9.21 — просачивание света у основания трубы прекратилось.
9.22 — заскрипели пружины кровати.
9.24 — они заскрипели еще раз, но уже гораздо легче, как будто человек устроился поудобней.
За сим ничего не последовало. Ночь шла своим чередом. В полночь Сокольски сменил Доббса.
Он слушал только тишину. Тишину в комнате спящего.
— Уже двадцать четыре часа, лейтенант. И еще никто и близко к нему не подходил. Он просто приходит домой, спит, уходит, снова приходит и снова спит. До нас лишь доносится фоновая музыка, мы даже не слышали звука его голоса. Ни один человек не появился, ни одна живая душа.
— Кто-то появится. Кто-то непременно должен объявиться.
— Еще ни одну комнату подобным образом сроду не прослушивали. Я не выходил на улицу уже несколько часов. Доббс приносит нам еду, когда я его сменяю. Я ем с наушниками на голове.
— Смотрите, чтобы наушники у вас не остывали. Не снимайте их. Просто слушайте. А если слушать нечего — ну что ж. Регистрируйте скрип каждой половицы, каждый писк мыши посреди ночи!
— Откуда такое счастье — мышь! Это бы хоть внесло какое-то разнообразие. Их нет, нам и слушать-то нечего.