И фашиста за горло брал
Кузнецовской, смертельной хваткой.
Под огнем окоп отрывал
Посветлевшей с краев лопаткой.
А вернулся в родимый дом
Без нее, с пустым рукавом.
Как мне жить без тебя, рука?
В сторожа подаваться, что ли?..
А на Запад идут войска
Без меня,
упавшего в поле.
Молодая пехота идет:
Начала у Волги поход
И прошла за горы Карпаты —
Опаленный войной народ,
Самой редкой славы солдаты.
Наших танков видны стволы,
Прямиком поспешающих к бою.
Вязок грунт, а они тяжелы.
Но у них дорога с собою.
Сквозь бои и опять бои
Шли и шли они в эти дали
И на гусеницы свои
Столько тысяч верст намотали!
5
Время движется наоборот:
Сорок пятый… четвертый год.
Я иду от руин Берлина…
Одер…
Днепр…
Берега Донца.
Словно кто-то войны картину
Мне показывает с конца.
Земляки, что убиты были,
И не думают о могиле —
Месят грязь фронтовых дорог,
Знать не зная, когда их срок.
И рука у меня цела,
Все такая же, как была.
А в печурке горит огонь,
Небогатый теплом и светом,
И поет в землянке гармонь,
Как Сурков написал об этом.
Гармонист — безусый пока,
Но талант, талант несомненный —
Не спускает глаз с огонька
Своей молодости военной.
И неведомо никому,
Что недолго играть ему.
Над землянкой метет пурга.
Что ты, белая, рассвисталась?
Или знаешь, что три шага
До могилы ему осталось?
Где он столько силы возьмет,
Этот юноша белокурый,
Чтобы встать перед амбразурой
И закрыть собой пулемет?
Но пока он сидит живой
И играет, играет, играет.
И не знает, что он герой,
И никто об этом не знает.
6
Я иду сквозь время назад…
Степь спаленную дождик мочит.
День и ночь горит Сталинград,
Ни за что сдаваться не хочет.
Бьют, и бьют, и бьют по врагу
Каждый камень и каждый выступ:
Встали насмерть на берегу
Коммунисты и некоммунисты.
Вновь я вижу, как я — Сергей
Иванов, в обмотках и каске, —
С поредевшей ротой своей
На горячем держусь участке.
Вижу смелого Одинца
И насупленного Прокошева,
И шального Юрку — бойца,
С Васей Теркиным очень схожего.
Наш окоп на самом юру
И кругом засыпан осколками.
Кучи их — как шишок в бору
В урожайном году под елками.
Что же, враг не первый денек
Обдает нас горячим градом:
Каждый ржавой стали кусок —
Это смерть, упавшая рядом.
Что творится над головой?
Зажимаем руками уши.
Но летит на нас смертный вой,
И тротиловый дым нас душит.
А потом опять и опять
Лезут вражеские солдаты.
Мы пускаем в ход автоматы,
Чтоб к земле их огнем прижать.
А когда стихает в ночи,
Просыхаем долго от пота,
И стволы в руках горячи,
И в глазах мельтешит пехота,
Лезет в легкие едкий чад,
И повязки кровоточат.
В темноте мы хороним павших
Над притихшей волжской водой
Роем новый окоп, не спавши,
Про запас. И пишем домой,
Что пока хорошо живем,
Бьем фашиста и хлеб жуем.
7
А за Волгой ночной налет.
В черноте стервятники рыщут.
Ищут наш номерной завод.
Огонек нашей юности ищут.
Бьют зенитки. Ходит земля
Под ногами. И тяжко дышит.
Небо черной лавой угля
Обвалиться готово на крыши.
Но стоит номерной завод,
Темпа взятого не сдает.
И спокойна моя жена
В этом скрежете, уши режущем.
Над станком склонилась она,
Не уходит в бомбоубежище.
Восемь месяцев дни и ночи
Для снарядов стаканы точит.
И тоску в душе затая,
Я шепчу из окопной дали:
— Маня, милая ты моя,
Как глаза у тебя запали,
Как твоя исхудала грудь,
Шла бы ты домой отдохнуть…
Я не знаю еще о том,
Как ночной налет этот страшен,
Что разбила бомба наш дом
И убила детушек наших.
Что лежат они во дворе
В рубашонках, грязных от пыли,
На том самом красном ковре,
На котором играть любили.
8
Я назад от горя иду,
И война от меня отстала —
В мирном тридцать шестом году
Далеко до ее начала.
Цел наш дом. Стоит, как дворец,
Черной бомбой не разворочен.
В легкой клетке свистит скворец
От утра до темной ночи.
И дочурка — как и была —
В маму, с ямочками на щечках,
Ленту первый раз заплела
В свои белые волосочки.
И жена от новых забот
Не присядет до позднего вечера
И на свой высокий живот
Мою руку кладет доверчиво.
И я слышу не первый раз
Жизнь, возникшую в добром теле…
Мы с женою сына хотели —
И родился сынок у нас.
Не могли мы заранее знать,
Что война заскрежещет на свете,
Что вернется с работы мать
И увидит: убиты дети.
Это все еще ждало нас,
Не настал еще горький час.
И хотя мы его не ждали,
Но не тратили даром дни:
За Уралом и на Уреле
Домны новые задували,
Зажигали везде огни.
Мы спешили, недосыпали,
При кострах, не боясь зимы,
На сырой песок шпалы клали,
Костыли с двух взмахов вбивали —
Припасали дороги мы.
Пусть глаза кололи метели,
Пусть нам руки морозом жгло,
Что поставить тогда успели —
После здорово помогло
И несдавшемуся Ленинграду
И захваченному Белграду.
И легко сейчас говорить:
То не так у нас, то не этак.
Нет, нас надо благодарить
За высокий темп пятилеток!
9
Я назад иду, и видна
Мне тогдашняя наша страна.
Мокрым снегом заносит след,
Убывают месяцы, годы.
Там, где встанут поздней заводы,
Ничего пока еще нет.
На дорогах весенних скользко.
Лужи — каждые три шага.
Нету города Комсомольска,
Там, где будет, шумит тайга.
Нету вниз по Днепру дороги —
Только строится Днепрогэс.
Заливает вода пороги,
Буря брызг летит до небес.
И ползут в серых тучах пыли
Одинокие автомобили.
И томит степная жара
Слабосильные трактора.
Но пришла и наша пора.
И в осенней лесной печали
Там, где быть заводу, с утра
Топоры наши застучали.
И веселые наши костры,
Освещая ночные тучи,
У Магнитной зажглись горы,
У Оки и на волжской круче.
И хоть были они далеки
Друг от друга и очень редки,
Нашей юности огоньки,
Костерки первой пятилетки,
Не судите их вкривь и вкось:
Ими многое началось.