— А за руль пустите?
Я усмехнулся,
— Пущу.
Глаза его заблестели, ну, честное слово, мальчишка: инженер, а весь дрожит от радости, что подержится за руль «Волги».
Честно признаться, еще совсем недавно я и фамилии его не знал; бегает какой-то юнец из новоиспеченных мастеров, ну и пусть бегает. А он вдруг на своем участке так организовал поточную линию, что весь город заставил заговорить о себе. Мясников — ныне известная фамилия у нас. Я даже рискнул: начальник третьего цеха заболел, и я назначил Мясникова исполнять его обязанности. Справляется. Молодец. Только внешность вот подкачала.
Он стоял передо мной в мешковатом пиджаке, белой рубашке и простроченных красным швом джинсах. Внешность не малое дело для руководителя, а тут... какая уж тут внешность: студент последнего курса, донашивающий купленные еще мамой штаны.
— Хороши брючишки, — сказал я, — где покупал?
Он не понял иронии или не захотел понять и серьезно ответил:
— В универмаге много. Дешевые. Удобно по заводу таскаться.
У него была большая широкая ладонь, не по росту. И руку мне он пожал крепко. Хорошо пожал, с достоинством. Что ж, к нему я, в общем, не имел претензий: в склоках он участия не принимал. Во всяком случае, на собраниях не выступал. И за то спасибо.
Мы выкатили из гаража мою «Волгу», Мясников сел за руль и даже крякнул от удовольствия:
— Эх, дать бы сейчас сто километров — люблю! Я по лотерее чуть «Москвича» не выиграл. Честное слово, на единицу номер не сошелся.
— «Чуть-чуть» не считается, — сказал я. — Жизнь, милый мой, погоня за этой самой единицей: никак твой номер на единичку не сходится. Ну поехали.
Вел он машину хорошо, красиво вел.
— Где учился, Мясников? — спросил я.
Он засмеялся.
— Нигде. Вот так, на чужих...
Он засмеялся; он был молод, все покорялось его рукам, нет, он не из тех, чей номер не сходится; я не то чтобы позавидовал, но испытал нечто похожее на сожаление, вспомнив, как так же был удачлив, здоров в свои двадцать пять — тридцать лет. Ему-то сколько? Наверно, около этого.
Мясников включил приемник, настроил на волну, где передавали легкомысленную какую-то музыку, твист, что ли, трудно мне разобраться в теперешних ритмах, и задергался весь, задудел. Быстро обжил парень мою машину.
— Выключи, — с неприязнью сказал я: не люблю я нынешних дергунчиков.
Он пожал плечами, выключил, но дудеть не перестал.
— Черт вас разберет, — сказал я. — Что вы за народ такой?
— Кто «мы»?
— Вы, современные. Пашка Цыганков, скажем, и ты... одно и то же или нечто разное?
— Очевидно, не одно и то же.
— Это еще неизвестно... Между прочим, я ведь так и не знаю, с кем ты, Мясников. Хорошенькую избрал себе позицию, удобную: отмалчиваешься. Ни вашим, ни нашим? Или, может, даже статью не читал?
— Прочел...
— Ну? Хотя ладно, сиди, отмалчивайся, а то кто тебя знает... Спасибо хоть, что не щиплешь меня, как эти... наши доморощенные стратеги...
Мясников скривил пухлые губы в смущенной, натянутой улыбке, почесал затылок.
— Работы много, Петр Семеныч, не до этого…
— А то бы куснул?
— Угу.
Мне понравилась его откровенность.
— В таком случае действительно лучше отмолчись, а то запоешь ту же песенку — грубость, администрирование...
— Нет, не запою.
— Другую?
— Угу.
— Какую же? Ну-ка!
— Не отвлекайте, Петр Семеныч: я за рулем, ответственное дело — начальство везу...
— Трус ты, вот ты кто!
Он засмеялся.
— Не смейся, — сказал я. — Трус!
— Меня всегда «на слабо» ловили, — сказал он. — А вы вот не поймаете.
— Почему это не поймаю?
— А потому что статья-то мне не понравилась, Петр Семеныч.
— Да? Так ты умница.
— Не знаю уж, умница или нет, только в самом деле она не понравилась мне. Односторонняя статья.
— Ну-ка!
— А может, не надо, Петр Семеныч? — Он усмехнулся. — Неужели вам не надоело?
— Надоело, весьма, но ты все же говори. Не бойся.
— Да не боюсь я: я ведь статью критикую, не вас. — Он скосил на меня хитрые свои глаза: дескать, погоди, и до тебя доберусь. — А статья и в самом деле односторонняя. Разве в том дело, как руководитель посмотрел на рабочего, поздоровался с ним или нет. Дело не только в этом. Руководитель не может быть отвлеченным человеколюбцем.
— Ты в самом деле умница, — сказал я. — Завод не институт благородных девиц. Ты сейчас сам за начцеха, сам, на своей шкуре познаешь премудрости производства, сам теперь знаешь, что главное... Хоть в обнимку ходи с рабочими, а если производство стоять будет, в шею тебя попрут. Согласен?