Дядюшка Вертик хлестнул волов, оглянулся назад, на телегу — все ли там хорошенько увязано, уложено, и завздыхал:
— Вот дело-то какое. Лесничий получил приказ выбираться из леса. Да и лесорубов нынче прогнали. Плохо дело. В лес и заглянуть-то теперь нельзя.
— Как так нельзя?
— А вот так! Сказывали, аэродром там будут строить.
— Аэродром?
— Он самый.
— В лесу?
— Вот именно.
— А разве могут самолеты там приземляться?
— Приземляться-то будут на Юнчовине, а в лесу их будут только прятать.
— Значит, аэродром будет на Юнчовине?
— И на Юнчовине, и в лесу. Кто их знает, как они там все устроят.
— А сходить туда поглядеть можно?
— Не пустят вас.
— Кто не пустит?
— Ну кто? Солдаты. Их там целый полк. Да вы разве не знаете, что в лес пришли машины?
— Какие машины?
— Военные, немецкие.
— А нам нельзя туда?
— Никак нельзя.
— А с Геленкой что?
— С какой Геленкой?
— С лесниковой дочкой.
— Она-то уж давно в деревне.
Что ж, хочешь не хочешь, а мальчикам придется поворачивать. Дядя Вертик раскурил трубку и снова завздыхал.
— Да, такие дела. Лесничий недолго у нас полесничил.
— А он что, уже больше не будет лесничим?
— Лесничим-то он останется, да какой же это лесничий, коли должен жить в деревне! Да, плохо дело, скажу я вам.
— Что плохо?
— Все.
Дядя Вертик снова стегнул волов, и лицо его затянулось облаком дыма.
ТАБЕЛЬ
Йожко завтракал, когда Душан свистнул под окном. С некоторых пор Душан свистел ему каждый день, и каждый день Йожко выскакивал на улицу. Тут они во весь дух мчались к школе — поглядеть, не начались ли занятия.
— Знаешь, какая новость? — выпалил Душан.
— Не-е, не знаю.
— В школу солдаты приехали.
— Ты что!
— Честное слово.
И мальчики бросились бежать.
Они промчались мимо статуи святого Флориана и в два счета очутились в верхнем конце деревни. Идти по улочке было страшно: а вдруг их заметят и задержат? Поэтому мальчики обошли каменную оградку и пустились напрямки через школьный сад.
В саду цвели яблони. Близ пчельника, где не так-то давно дядюшка Глознек похоронил воробья, мальчики остановились. Сад всегда содержался в чистоте и порядке, а теперь повсюду, куда ни кинь взгляд, валялись листы бумаги. Йожко с Душаном поднимали один лист за другим и тотчас их узнавали. По большей части это были рисунки. Раньше одни хранились в директорской, другие висели в классах или в коридоре.
— Гляди! — сказал Душан и нагнулся к какой-то бумажке.
— Что это?
— Табель!
Йожко подбежал к нему.
— А чей? — спросил он.
— Не знаю, — ответил Душан.
Мальчики склонились над табелем и стали читать по складам. Давалось им это с трудом, они ведь были еще первоклассниками. Долго трудились они, пока наконец разобрали, что табель принадлежал Виктору Пешко. После зимних каникул Виктор Пешко, как и остальные ребята, отдал его учительнице. А теперь табель выбросили вместе с рисунками и школьными тетрадями.
— Взять его? — спросил Душан.
— Возьми, — ответил Йожко.
И вдруг мальчики застыли как вкопанные. Оба глядели на школьное здание, и ни один не мог и слова вымолвить. Из окна класса, в котором они еще недавно учились, торчала гнедая голова лошади.
ЯИЧКО КУРОЧКИ-НЕВЕЛИЧКИ
ВЕРОНКА С АГАТКОЙ
Веро́нка с Ага́ткой были сестры, и жили они в городе. Обе в детский сад ходили. Веронка была на год старше, и ей пора бы уж ходить в школу, да ее не приняли — месяцев не хватило. А так хотелось в школу ходить! Она уже почти все буквы знала. А стишков, песен, считалок — тех и вовсе не перечесть!
И папа ею очень гордился. Иногда болели у него глаза, и он, бывало, возьмет да пожалуется. И конечно, нередко лишь затем, чтобы дочек похвалить.
— Ох уж глаза мои, глаза! Право, не знаю, что и делать с ними! На работе все в бумаги смотрю. А потом еще домой работу прихватываю. Вот потому и глаза у меня такие усталые, газету и ту не могу почитать. Но унывать мне нечего! У меня ведь две доченьки. Веронка вот-вот читать научится, будет мне газету и книжки читать. Я тогда про все первый узнаю.
— Папуленька, я тоже тебе буду читать! — тут же выскакивала Агатка, так как во всем хотела сравняться со старшей сестрой. А то и обскакать ее. — Если хочешь, я тебе уже сейчас чего-нибудь почитаю.