— Ну, что у вас тут происходит? Почему вы так развизжались? Думаете, мне в шахте крику мало? А ну-ка стройсь в ряд, да чтоб как положено. Так, как в садике строитесь! Вот я вас и научу, что такое «огонек».
Ребята выстраивались, а дядюшка Фиала каждого выкликал по имени, и каждый должен был крикнуть:
— Здесь!
И дядюшка Фиала каждому отвешивал по шлепку. Конечно, только понарошку. А как отшлепает, снова выстраивает их всех по росту и говорит:
— Так и знайте! Подымете крик, всегда по одному месту получите! Потяну вас всех на «огонек» и проучу как следует. Я горняк, а что такое «огонек», любой горняк знает. Я и детей всегда учу по-горняцки.
Но какой бы строгий вид ни напускал на себя дядюшка Фиала, дети, хоть и всегда его слушались, хохотали при этом до слез. Смеялись вовсю и тогда, когда получали по шлепку. И, бывало, даже приставали к нему:
— Дядя Фиала, сыграйте с нами в горняков! Сыграйте с нами в «огонек»!
— Будь по-вашему. Но сперва вы должны показать, умеете ли вы ловко копать?
— Тогда давайте копать.
И дети — ну бегать и прыгать по комнате, того и гляди, комнату в пух и прах разнесут.
— Только не здесь! Ребята, не здесь! — окликал их дядя Фиала. — Вы что здесь так скачете? Разве я велел вам стены раскапывать? Как-никак я здесь все своим трудом заработал! Если хотите копать, марш во двор!
Раз-два — и все дети во дворе. А дядюшка Фиала — откуда же взять ему столько тяпок? — обычно раздавал ребятам просто палочки. Но каждую палочку называл по-своему:
— Тебе вот кирка, а тебе — лопата, ты держишь отбойный молоток, а ты, если хочешь, можешь орудовать тяпкой.
И дядя Фиала каждому показывал, как надо работать, а потом ходил вокруг ребят и каждого наставлял уму-разуму:
— Врубай хорошенько! Глубоко забирай! Не бойся лопаты, не съест! А ну-ка поторапливайтесь, сейчас будет «огонек»! — А под конец выкрикивал: — На «огонек»! — все дети выстраивались, и он каждому давал по шлепку. А кому и по два шлепка. По два шлепка обыкновенно тогда, когда кто-нибудь из ребят останавливался перед дядей Фиалой и говорил:
— Дяденька Фиала, а мне достался такой слабый «огонек».
— Неужто слабый? Так, стало быть, еще получай! Веронка! — выкликал дядя Фиала.
Веронка отзывалась:
— Здесь!
И дядя Фиала, чтоб развеселить девочку, поддавал ей еще разок.
— Вот тебе еще один «огонек».
ДЯДЮШКА ШТЕЦКО
Только вот дорожка из садика чересчур длинна для девочек. Даже вздумай они поторопиться, и то по дороге всегда им что-нибудь встретится. Вдруг они заприметят, что навстречу бежит котенок или, может быть, песик, и, конечно же, какой ребенок к нему не кинется? Вот и Агатка — она ведь всех собак, что бродят по улицам, знает — кидается к песику:
— Чего вы боитесь, это же Бо́бчо! — и Бобчо вмиг у нее в объятиях.
Ребята поглядывают на девочку искоса, а кое-кто спрашивает:
— Агатка, а ты не боишься, что он тебя укусит?
Агатка смеется:
— Вот еще, бояться! Бобчо, конечно, хочет меня постращать, но я не боюсь. Топну ногой и скажу: Бобчо! И он сразу хвостом завиляет. Он меня знает. Не бойтесь, он и с вами хочет просто познакомиться. Лучше всех песик знает, конечно, Якубко, потому что он Якубкин. Если Бобчо иногда и лает на вас, то просто потому, что хочет побегать с вами или поиграть с вами в салки.
Но не все дети верят ей. Даже взрослые и то, бывало, спрашивают:
— Агатка, кого это ты держишь? Чей это песик? Это что еще за псинка? Чего ты его мучаешь?
Дядя Фиала, Якубкин папа, тоже не раз на Агатку прикрикивал:
— Отпусти собаку, Агатка! Ты чего вечно ее хватаешь? Вот увидишь, когда-нибудь она укусит тебя и ты нюни начнешь разводить. Только нечего будет жаловаться, сама ведь виновата.
На площади, через которую Веронка с Агаткой проходили, жил дядюшка Ште́цко. Был он художник. И иногда заглядывал в гости к Веронкиным и Агаткиным родителям. И родители тоже — с дочками, конечно, — частенько отвечали художнику тем же.
А случалось, Веронка с Агаткой приходили к дяде Штецко сами:
— Дядя Штецко, а вы могли бы нарисовать нам что-нибудь на память в альбом?
— В альбом? На память? Не знаю, смогу ли. Еще нарисую что-нибудь, а потом вам не понравится.
— Не бойтесь, нам обязательно понравится. Мама купила нам альбомы, чтоб в них писать и рисовать на память, а начать их некому.
— Ну хорошо. Оставьте их у меня. Что-нибудь нарисую вам. Завтра, когда пойдете из садика, приходите за ними.
А на другой день дети уже валом валят к дядюшке Штецко. Да еще с каким топотом! Им у него и разместиться-то негде. Того и гляди, весь дом вверх тормашками перевернут. И все в один голос просят:
— Дяденька, и у нас есть альбомы, вы нам тоже нарисуйте на память.
— Бог ты мой, ну и напридумал же я себе работы! — вздыхает дядя Штецко. — Сиди теперь и рисуй в альбомы. Что делать с такой кучей альбомов? Ладно, оставляйте их здесь. Будет время, нарисую вам что-нибудь.