В людях, в мире Винценту Шикуле всего дороже доброе, чистое, то, что нужно сохранить и передать тем, кто придет вслед за его поколением.
«Я верю в добро, оно не умирает, смертна только ненависть. Я часто вспоминаю свою школьную учительницу. Однажды я, деревенский мальчик, сидел пригорюнившись на лавочке. А она, проходя мимо, подняла с земли глиняный цветной шарик — такие мы тогда покупали на городских базарах и ярмарках и играли с ними — и протянула его мне. И мне стало так радостно! Учительницы давно нет, но память о ее добре до сих пор живет в моем сердце. Я рассказываю об этом моим ученикам, а они, возможно, еще кому-то, и так добро ее переживет ее саму. Только добро передается от поколения к поколению…»
Вот поэтому Винцент Шикула пишет для детей, для тех, в ком он видит будущее. А это и вы, наши маленькие читатели. Он и вам посвящает свои добрые книжки. И конечно, хорошие, интересные — ведь «шикула» по-словацки значит «умелый человек, мастер»!
Н. Шульгина
У ПАНА ЛЕСНИЧЕГО НА ШЛЯПЕ КИСТОЧКА
СЕНТЯБРЬ
Йожко не радовался ни новым башмачкам, ни праздничной одежде. Куда лучше махнуть задворками на Гли́нник, на зеленую траву-мураву, где он пас все лето гусей. Вчера мальчишки нанесли туда прутьев, наломали ольшанику и соорудили большущий шалаш. Над шалашом повесили колокол. Конечно, не взаправдашний колокол, а кусок заржавелого рельса, по которому ударял Виктор. Виктор был «король», потому что Виктор был самый большой, только Виктору и дозволялось ударять в колокол.
— Пан король, жалоба!
— Какая?
— А вот такая…
Гуси сидели на берегу ручья, лесничий спал в холодке, на опушке Гра́бовки. Его видели мальчики, что возвращались с дровами из леса.
— Голопузые бароны, в лес утащат вас вороны! — так обычно дразнили ребят, которые приносили слишком тонкие хворостинки.
Йожко не должен был ходить по дрова, а его братья и сестры — обязательно. Они-то ходили в лес почти каждый день. Тащились по тропинке, сгибаясь под тяжелой вязанкой. Половину дров всегда продавали, а половину припасали на зиму.
— Голопузые бароны, в лес утащат вас вороны! — смеялись и над Ножкиными братьями и сестрами.
— Гуси где? — спросил Ло́йзо, самый старший Йожкин брат, и остановился на тропинке.
— Чего?
— Гуси где, спрашиваю.
— Гуси? Во-о-н! — ткнул Йожко пальцем в сторону ручья.
— Гони их домой! — приказал Лойзо. — Живо за ними да гони их домой.
Йожко побежал за гусями.
Лойзо ждал его на тропинке. Стоял и смотрел на мальчиков, сидевших у шалаша. Подошел к ним. Оглядел шалаш и дотронулся до колокола. Мальчишки глаз с него не спускали, но ни один не отважился и слова вымолвить. Лойзо большой. Больше, чем Виктор.
А вот уже и Йожко тут. Лойзо помог ему с гусями сладить, потому что гусям домой еще не хотелось. А не хотелось им потому, что солнце не зашло.
— Лойзо!
— Ну чего?
— Солнце еще не зашло…
Лойзо не отвечал. Стал серьезным.
Стал серьезным и Йожко.
Гусям домой не хотелось, то и дело приходилось позади них хлопать в ладоши.
— Подрежем им крылья, — сказал Лойзо, когда они вошли во двор.
— Гусям?
— Ага. Подрежем им крылья и посадим в клетки. Завтра начинается сентябрь, некому за гусями ходить.
НЕ ПОЙДУ Я В ШКОЛУ…
Йожко сидел на лавке у окна, на столе перед ним стояла недоеденная похлебка.
Ма́рьенка с Ма́гдой сидели у печи и надевали башмаки. Они без устали повторяли стишок, который выучили еще в прошлом году.
Мама принесла корыто, поставила его посреди горницы, стирать собралась.
— Ты чего не ешь? — спросила она, подойдя к малышу.
Он поднял голову и захныкал:
— Мам, не пойду я в школу…
Мама всплеснула руками.
— Это почему ж ты не пойдешь?
— Чего мне там делать? Не умею ни читать, ни писать.
— Научишься.
— Как научусь, если не умею?
— Вот там и научишься.
Мама взяла его за руку и повела по двору вниз. Со двора в канавку, что тянулась по всей улице, стекала навозная жижа. Вдоль канавки росли ромашки и просвирняк. Подсядь Йожко к канавке, у него бы сразу была полная пригоршня зеленых просвирок.