На дороге остановилась тетушка Дри́на. Она протянула маме полынь, из полыни варят противный, горький-прегорький чай.
— Куда ведешь хлопчика? — спросила тетушка Дрина.
— В школу, — ответила мама.
— В школу? Неужто в школу? — заудивлялась, качая головой, тетушка Дрина.
А они пошли.
А Магда с Марьенкой прыгали впереди.
А Ка́рол был уже в школе.
— Мам, Карол где?
— Карол уже в школе.
Бе́та училась на портниху.
Лойзо пошел на поденку к тетке Пе́трачихе.
— Мам!
— Ты чего опять?
— Мам, не пойду я туда, — снова заупрямился Йожко.
А вот уже и улочка, а перейдешь улочку — школа.
— Ма-ма! — оглянувшись, крикнули Магда с Марьенкой. Мама улыбнулась им, и они тут же замешались в стайке других девочек.
Мать с сыном постояли чуть во дворе, а как раздался звонок, поспешили за всеми в класс.
— Вот и наш Йожко, — подвела его мама к учительнице. Учительница взяла мальчика за руку и подошла с ним к доске. «Теперь она начнет меня спрашивать,» — подумал Йожко, и глаза его налились слезами.
— Как тебя зовут? Скажи всем!
Он взглянул на нее, потом потупился.
— Йожко, — сказал он совсем тихо.
Дети шумели, наверно его и не слышали.
На четвертой парте Йожко заметил Ду́шана Ве́ртика. Тот кивал ему и показывал свои щербатые зубы.
— Ты плакал. По глазам видать.
Йожко хотел сказать Душану, что не плакал, но учительница перебила его:
— Тихо!
Он оборотился к двери, думал — еще увидит маму. Но мамы уже не было. Мальчик и не заметил, как она вышла.
— Руки за спину! — снова раздался голос учительницы.
Ему вдруг сделалось очень-очень грустно.
УРОК БЫЛ СОВСЕМ ЛЕГКИЙ
Учительница прошлась между партами и остановилась у доски. Все замерли. Даже Душан Вертик, который все время вертелся по сторонам, и то вдруг притих и заложил руки за спину.
Учительница взяла мел и так, чтобы все видели, нарисовала на доске кружок.
— Что это? — спросила она.
Виктор Пе́шко поднял руку, но остальные ученики опередили его.
— Кружок, — ответили все хором.
Потом учительница провела черточку и снова спросила:
— А это что?
— Черточка.
И еще один кружочек, и еще две-три черточки, несколько совсем маленьких крючочков, и вот уже на доске — настоящий человечек.
— Что это?
— Мальчик, — ответили ученики в один голос. Они радовались, что сумели ответить на все вопросы.
А мальчик на доске смеялся. Он смеялся и был очень похож на Янко Якубеца.
— Это же Янко Якубец! Правда? — развеселился весь класс.
Янко Якубец сидел на последней парте. Он очень обрадовался, увидав себя на доске.
Потом учительница подошла к столу. Взяла со стола ручку и показала ее ребятам.
— Что это?
— Ручка.
— А это?
— Карандаш.
— А вот это?
— Резинка.
И всякий раз новые и новые предметы. И ученики почти всегда правильно называли их. А если кто и „ошибался, если, например, на тетрадь говорил «книжка», то никто на него не сердился. Всякий раз все только смеялись, и ни с кем ничего не приключилось. Учительница была довольна, и ученики были довольны.
А потом раздался звонок.
ДОМА
По четвергам бывал свободный день, по четвергам не ходили в школу. Уже в среду вечером мама завела квашню, а в четверг с самого утра начала печь хлеб. Она принесла со двора кочергу и выгребла угли в старый глиняный горшок. Угли были раскаленные, и во все стороны пыхало от них жаром. В горнице скоро стало невыносимо дышать.
Карол сидел у окна, согнувшись над букварем, и читал:
— М-ма-аль-чи-ик Ми-ми-миланко. Б-бы-бы-была к-кра-си-и-вая м-ма-лень-кая д-де-ре-вушка… п-посре-е-дди д-ерре-вуш-ки с-сто-ял б-бе-лый д-до-м-мушко…
Деревушка была маленькая, а домушко и впрямь стоял посреди. Весь он был белый, и только по углам торчали кирпичи-сырцы из желтой глины и ячменной мякины. Из открытого двора стекала навозная жижа в канавку, которая тянулась через всю деревню. Вдоль канавки росли ромашки и просвирняк. Ах да, мы уже раз вспоминали про это.
Во дворе жил дядюшка Яно, который был ночным сторожем и всегда приносил детям яблочки. Ду-ду, ду-ду-ду — каждый вечер трубил дядя Яно в верхнем и нижнем конце деревни. Днем он спал или лущил дома фасоль. А то ходил взад-вперед по двору и нет-нет да и останавливался у их окна.
— Вы дома? — спросил, как обычно, дядя Яно.
— Дома.
— Так, стало быть, дома. А я только что встал. Иду по двору, дай-ка, думаю, к вам загляну. Что-то мне невесело одному. Не худо бы и вам ко мне наведаться. А вы, никак, хлеб печете?