Но ловкий воробей мастер на всякие фокусы. Подлетит к окну, постучит клювом и был таков! А потом опять все сначала, и так до тех пор, пока человек не сообразит, в чем дело, или хотя бы не раздосадуется. И в самом деле, иной человек только тогда воробью что-либо кинет, когда тот начинает на нервах у него играть. А воробей знает это и нередко этим пользуется.
А то сядет иной раз на ветку, качается и чирикает, чирикает, хотя бывает, ему и чирикать-то не хочется, но он нарочно изображает веселье, даже еще гримасы строит: таким путем хочет человека растрогать.
А иногда даже заискивает перед ним:
— Ну как, мы выспались, выспались?
Иногда пробует заговорить с человеком, как старый знакомец:
— Ну, как жизнь? Все трудимся, да?
Потом вглядывается в человека, вглядывается и, если видит, что доброе, дружеское слово на него не действует, насупится и скажет напрямик:
— Дай чего-нибудь!
Но иной человек нарочно глуховатым прикидывается. Воробей не на шутку разозлится на него, пробурчит что-нибудь ядовитое и — порх! Только его и видели.
Долго потом не появляется, но рано или поздно он опять прилетает, снова садится на ветку, снова весело качается и весело распевает:
Не дружи воробей с синицами, вряд ли он смог бы такую песенку спеть.
Синичек люди больше любят. И воробей, если попадает в беду, приходит иногда у синиц чего-нибудь выклянчить или стащить. Голод-то не тетка, кому охота с голоду помереть.
А бывает, что и синицы горе мыкают, и тогда уж они клянчат у воробьев:
— Есть чего? Есть чего?
— Конечно, есть. И вдосталь! — хвалятся воробьи. — Мы много нашли!
— А где? Где? — выпытывают синицы.
— В кооперативном амбаре. Там тайный лаз есть. Мы все досыта наелись.
— Ну и дела! А что? Что вы там нашли?
— Да надо ли спрашивать? Полный амбар там. Полнехонек амбар нашли.
— И рожь? Рожь? — не унимаются синицы.
— Что угодно. И ржица, конечно, — отвечают воробьи. — Вы-то любите пожирней пищу, но если нет ничего другого, и рожь хороша. А нам, воробьям, рожь больше всего по вкусу. Ох, мамочки мои, до чего ж мы наелись!
— А где он? Где этот амбар, скажите? — спешат синицы с вопросами. — Мы уже два дня, считай, как не ели.
— Покажем вам, не волнуйтесь! Заглядывают туда только двое старичков. И не прогоняют нас. Еще и посмеиваются. Небось знаете, какие бывают некоторые кооператоры! Зернышко туда, зернышко сюда — им разве жалко! Батюшки мои, вчера и сегодня я так объелся, что у меня аж пузечко болит. Нам и летать даже не хочется, во какие у нас животы. Придет лето, надо будет кооператорам помочь.
— Ваша помощь известна! — заливаются смехом синицы. — Все только к ржице да к ржице подбираетесь. А вот мы всегда помогаем. Сколько всяких гусениц и вредных насекомых мы съели!
— А мы нет, что ли? Мы тоже ели.
— Рожь ели, да? — хихикают синицы. Стоило им узнать, что скоро набьют пузечки, сразу веселей на душе сделалось.
— Рожь, рожь! Да ведь лучше нее и нет ничего, — не сдаются воробьи. — Но если муха налетит на меня, я отпущу ее, что ли? И не подумаю. А кто ее отпустит? И потом еще закушу чем-нибудь. Каждый ест то, что ему нравится и что под клюв подвернется.
— Но вы-то всегда ржицу ищете, — знай смеются синицы. — Все стараетесь, чтоб вам рожь подворачивалась.
— А что мне ее стороной обходить? Прикажете от ржи отворачиваться? Ну не дурак был бы я? Да, рожь — это хорошо. А гусеница? Вы разве не знаете, на что гусеница похожа? Да мне на гусеницу и глядеть-то противно. Конечно, рожь куда приятней. Гусеница у меня подчас комом в горле стоит. Но если и она ненароком подвернется, ей-ей, и она от меня не уйдет, право слово, не уйдет! Эх, и впрямь человек не может сказать, что от воробья терпит убыток. Но как же я сегодня объелся! Полно пузечко ржицы. А что! За мной ведь не пропадет! Сослужу человеку службу, как умею.