Когда же это различие, как наготу, пытаются прикрыть — получается что-то вроде журнала «Наше наследие», где замечательное полиграфическое исполнение только подчеркивает жанр издания: аукционный каталог. Разнородные, эклектически несводимые к общему знаменателю материалы — журналистски-просветительские очерки и раритетные публикации для специалистов, Октябрь в рисунках детей и библиотека фрейлины Екатерины Великой, русский католик В. Печерин, чья рукопись подготовлена к печати П. Гореловым, и статья М. Чудаковой, размышляющей о судьбах отечественных книгохранилищ, рассказ В. Борисова об Оптиной пустыни и многое, многое другое — расположены между красивыми цветными картинками, на фоне которых их несовместимость не бросается в глаза. Все они воспринимаются как развернутые подписи к фотографиям.[65]
Каталог и есть каталог, он не призван пробудить в читателе (листателе) чувство дискомфорта. Его цель противоположна — продемонстрировать принципиальную вписываемость рекламируемых предметов в современный интерьер. К чести создателей журнала, они смотрят правде в глаза.
Во-первых, они завели рубрику «По страницам старых журналов», заведомо невыгодную для себя, ибо «Русская старина», «Старина и новизна», «Русский архив», «Голос минувшего», несмотря на всю внешнюю схожесть, строились принципиально иначе, чем «Наше наследие», и на другого читателя ориентировались. Эти издания дополняли уже существующую картину деталями и подробностями, как бы прописывая фон[66]; сейчас же, когда минувшее обезголосело, все воспринимается как передний план, ибо приходится писать картину заново. Чтобы избежать присущего ему вавилонского смешения красок, «Нашему наследию» нужно было планку или повысить, подобно «Литературному обозрению», либо опустить, подобно «Огоньку»[67]. То есть избрать в качестве адресата специалиста-гуманитария или совсем «простого» человека. Избран промежуточный путь, и другим журнал получиться не мог. На его страницах бесполезно искать полновесный портрет старой культуры, зато получилось очень точное, зеркальное отражение современного человека, желающего раз в два месяца общаться с этой культурой за 12 (с 1990-го — за 18) рублей в год.
Во-вторых, каждый номер открывается статьей какого-нибудь известного деятеля искусства, и по крайней мере дважды в этих статьях прозвучали горькие слова, к «Нашему наследию» имеющие самое непосредственное отношение. Одна из них принадлежит С. С. Аверинцеву (1988, № 4) и посвящена проблеме неизбежной эклектики современной культуры, другая — также упомянутая мною — М. Л. Гаспарову, который писал: «(…) культ «нашего наследия» становится составной частью современной массовой культуры. (…) Справедливо, что массовая культура — это все-таки лучше массового бескультурья». Последуем совету мудрого филолога, откажемся от резонерского порицания красиво изданного журнала только за то, что он делает прошлое элементом массовой культуры, усредняя его.
И все-таки «наследие» способно стать «нашим», и мы сможем с ним отождествиться, если смиренно осознаем свою неотождествимость и сумеем преодолеть разрыв, если остро ощутим его в своем сердце. Сыном становится тот, кто отказывается от упований на чужие сокровища и добровольно соглашается ощущать на зубах оскомину от винограда, который ели отцы.
Те, кого мы сейчас «наследуем», понимали это лучше нас. В «Заметках» Максимилиана Волошина, датируемых 1917 годом и опубликованных «Молдавией литературной» (и это — украшение журнала) — 1989,№ 12 — читаем: «Считая себя вправе отрекаться от деяний своего правительства, мы пользовались безграничной свободой и безответственностью. (…) Первой нашей обязанностью при принятии этого великого и страшного наследства является) уплата долгов Российской) империи по международным векселям. (…) как по отношению к Франции (…), как по отношению к Польше и Финляндии, как по отношению к евреям и собственном) политическим ссыльным.
65
Я сознательно уклоняюсь от конкретного обсуждения тех или иных публикаций (а среди них есть работы и крайне низкого, и самого высокого уровня); оно потребовало бы дробления темы, а мне важно сосредоточиться на целом.
66
К тому же печатали они в основном мемуарные, «исторические», а не собственно литературные произведения; кстати, если процесс «наследования» войдет у нас когда-нибудь в нормальное русло, мы неизбежно последуем их примеру, ибо литературный ряд исчерпается, а «документальный» — не знает границ.
67
Как бы мы ни морщились, ни ворчали на уровень текстологической подготовки в «Огоньке», на хаотичность и непоследовательность его нынешней «архивной» части, — нехорошо забывать: именно он протаранил брешь в стене, отделявшей нас от нашего же прошлого. Я уже говорил об этом, но готов повторить еще раз: было бы сущей неблагодарностью отрицать роль «огоньковской» поэтической антологии, составленной Е. А. Евтушенко, в популяризации самой идеи наследия, в психологической и общеобразовательной подготовке миллионов людей к резкому усложнению и даже полному пересмотру их воззрений на отечественную историю последних семи десятилетий.