Алексей Лучников
У пилота в плену
Промзона комфорта
Алтайские зубья белеющих гор – намек на ракету. А мы не решились с тобой до сих пор покинуть планету. Конечно, привычным все стало вокруг – промзона комфорта. И ты не хотела бы старых подруг оставить за бортом. Скидаем все «планы на завтра» в баул – на пасмурный день их. Покинем, минуя тревог караул, приют убеждений. Нас держит забор из колючих причин, а как перепрыгнуть?! Что если там пропасть? Кто будет лечить? Беспечно погибнуть?! От скуки Америк бы новых открыть, но мы не Колумбы. С чего это в тридцать незрелая прыть?
Наверное, глупо поверить умильным постам в Instagram, успехам ва-банков; вселяться в страницы живых мелодрам, Лабковский – не Данко!
Зарплата, квартира, уют на двоих, простые соседи. И ветер свободы предательски стих…
А может, уедем?
Вселенная на двоих
Мои чувства – объект неопознанный.
Ты по ним попадешь во вселенную,
Где планеты укутаны веснами,
Где любовь – это что-то нетленное,
Где любовь – это чудо рожденное,
Словно звезды, из взрывов и хаоса.
Скоротаем здесь нам отведенное
Без репостов и нужного ракурса?!
Пусть планеты пока без названия,
Упакованы, все еще с бирками,
Ты сама на них выстроишь здания
И наполнишь жилыми квартирками.
Разукрасим дворы метеорами,
Для свиданий запомним локации.
Если встретим мечты непокорные,
Отдадим их на суд гравитации.
Закипят между гор реки радости –
Искупаемся в них, держась за руки.
Разбросаем причины для зависти,
Возрождая любовные навыки.
Все планеты мои станут нашими
И с твоими сольются орбитами.
Забывая закаты вчерашние,
Мы оставим надежды за титрами.
Наши чувства еще необузданны.
У нас есть чем заняться за стенами.
До тебя я был в карцере узником,
А теперь на двоих – вся вселенная.
Изгнанник
Все, что в тумане оставлено,
Кажется брошенным в панике.
В городе, августом сваренном,
Ночь. Я похож на изгнанника.
Изгнан из племени робости.
Племени тайного гейзера.
Племени правил без совести.
Племени вычурной версии.
Сдавшись покорно обычаям,
Видел свободу в традициях.
Но оказалось, привычное –
Вечной тюрьмы репетиция.
Ревность твоя как наручники –
Не убежать с территории.
Я был морально измученным
Практикой, а не теорией.
Твердо держала на привязи
Рьяных коней вдохновения.
И я никак не мог выразить
Гадкое чувство стеснения.
Кратные терпкие нежности
По календарному графику
Были симптомами верности
В буднях разлучного трафика.
Стая некормленых комплексов
Рот затыкала амбициям.
Я заблудился без компаса
Прыгая в глушь за синицами.
Спрятав печаль за причинами,
Я убежал без известия
Между больными порывами
В редкий тоннель равновесия.
Резкая весточка в сотовом:
«Слабый, ты изгнан из племени»…
Память позывами рвотными
Выгнала немощных демонов.
Серые стены намочены
Потом дождя-трудоголика.
Улицы сном обесточены
В свете столбов-меланхоликов.
Ночь держит месяц на привязи.
Звездами мир зарешеченный.
Нет в чувствах жалости примеси,
Лишь тишина бесконечная.
Платье
Покурил. Уже целые сутки
Не ходил за спиртным в магазин.
Задремал в престарелой маршрутке
С колыбельной уставших резин…
И опять ты приснилась мне в платье,
На котором черты хризантем
Повторяют заливы в закате
И воздушны, как сахарный крем.
Каждый шов, как дорога до рая,
Чуткой ниточкой выточен крой.
Нежных складок волнистая стая
Завлекает игрой кружевной.
Подарил это платье с получки
От подпольных продаж сигарет.
Расточительный, хрупкий, колючий –
Наш совместный семейный бюджет.
Надевала его, украшая
Серый вечер хрущевских коммун.
Я снимал не спеша, обещая
Не дарить этот миг никому.
Так мы ночь продлевали спонтанно,
Отрезая рассвет вихрем штор,
А напротив, со спинки дивана,
Чуть смущал хризантемовый взор…
Этот сон хуже всякого спирта –
В одиночества плен поводырь.
Твое платье слезами залито
И тоскою затерто до дыр.
Без тебя оно – памятник ветхий,
В неотступное прошлое нить…
Засквозили дверные прорехи
На конечной. Пора выходить.
Пошатнулись озябшие тени,
Разбрелись второпях со двора.