День Победы навсегда отпечатался у Борьки в памяти девятого мая семидесятого года, юбилей, когда Брежнев впервые ввел широкое празднование. Борька представлял себе день победы так: ликование всеобщее, парад на Красной Площади, масса красных флагов, народ танцует на улицах под аккордеон, бравурные песни и марши по радио, по телевизору кино про войну, вечером салют, голос Левитана "... двадцатью пятью артиллерийскими залпами... в городах–героях..." Тогда москвичу Борьке все было понятно: героям – салют, а остальным, уж извините.
И в вытрезвитель в этот день не забирали.
А здесь все наоборот, не праздник, а "со слезами на глазах", с оглядкой, сквозь боль и сжатые зубы. Борьку поразило, насколько бережно относятся в Израиле к человеческой жизни. В Союзе на уроках истории царствовал красный террор, расстрелы именем революции, суровые, но справедливые красные командиры, раскулачивание – о перегибах говорили неясно и глухо, как и о погибших миллионах. Человеков никогда не считали там, где пролегала историческая необходимость. Здесь же – вот она, суровая историческая необходимость, названная Войной Судного Дня, но каждая жизнь на счету.
Потом Борька все поймет, он пройдет армию и станет одним из них. А пока он не понимал ни иврита, ни вообще ничего вокруг, ни того, что каждый погибший мальчишка – это рана на теле Израиля, и ран этих в семьдесят третьем было много, слишком много для такой маленькой страны.
В июне восемьдесят второго он сам, уже студент университета, приехав ненадолго в Канаду повидать предков, сорвется из Торонто обратно в Израиль, ведь там свои ребята. Мать не хотела его отпускать, и они страшно разругались. Отец молчал, как всегда, но молчал одобряюще: его сын–солдат отвоевал себе право на свободу там, где мгновенно смолкают разговоры, когда передают новости. И перечисление имен, званий, возраста, жительства, времени и места.
– Тебе этого никогда не понять!! – орал Борька и назвал мать в запале дурой.
После этого они не разговаривали четырнадцать лет. Вообще–то Борька прекрасно знал, что перегнул палку – авиатехники сидят далеко от фронта, – но какая–то идиотская гордость не позволяла взять слова обратно.
День рождения Рона начался приглушенно, все как бы стеснялись праздника, старались не шуметь, говорили тихо, сидели во дворе дома на стульях, но потом постепенно разошлись, появился проигрыватель, поставили пластинку, чей–то подарок, и зазвучала знакомая ему музыка Битлз. "Thank You Girl" Борька знал наизусть, она была на одной из трех кассет, оставшихся от проданного "грюндига".
I could tell the world
A thing or two about love
I know little girl only a fool
Would doubt our love
And all I gotta do is thank you girl
Лора услышала, как Борька подпевает Битлз, стащила его со стула и потянула танцевать. Они странно танцевали, ее голова едва доходила ему до подбородка, и Лора обхватила его за талию, а он положил ей руки на плечи. Ее большая мягкая грудь прижалась к его животу, вызвав мгновенную реакцию. Сконфузившись Борька хотел отстраниться, но Лора, почувствовав его эрекцию, нисколько не смутилась, а наоборот, только сильнее прижалась к нему всем телом. Так они и двигались в полутьме, пока не замолкла музыка. Лора слегка отстранилась и посмотрела на него снизу вверх. Борька неумело клюнул ее в лоб.
Борька приблизил свои губы к ее губам и задохнулся: Лора впилась в его рот своими жадными губами. Он вспомнил их с Наташкой детские забавы, и в тот же момент позабыл про Наташку. Лора просунула свой язык к нему в рот и снова прижалась всем телом. У Борьки кончился воздух, и он замотал головой.
– Breathe through your nose, – Лора оторвалась от него и потянула к дому.
Зазвучало "From Ме То You", и на их бегство никто не обратил внимания. Она с легкостью, неожиданной для толстушки, вспорхнула вверх по лестнице на второй этаж, так что Борька даже отстал. Не зажигая свет, Лора щелкнула дверным замком и притянула его к себе. Борька приготовился дышать через нос. Невероятно, Лора чувствовала себя в своей комнате, как в своей крепости, а он даже подумать о таком не смел, он был всегда на виду и начеку. Во второй раз получилось гораздо лучше, Лора села к нему на колени и их лица оказались на одном уровне. Он обнимал ее за плечи и даже пытался делать ответные пассы языком.
With love from me to you.
I got arms that long to hold you
And keep you by my side.
I got lips that long to kiss you
And keep you satisfied, oooh.
If there's anything that you want,
Мальчишеский сон, ставший явью. Он никода не представлял себя с Лорой, которую и видел–то всего несколько раз. Ему нравились стройные девушки. Она была старше него на два года и уже кончила школу, практически восемнадцать. Она расстегивает ему рубашку, потом стягивает с себя футболку, прижимается, он пытается расстегивать застежки у нее на спине, и, конечно, ничего не выходит. Она встает, сбрасывает лифчик, проверяет запертую дверь – граница на замке – зажигает ночничок и копается в ящике стола. Борька видит в полутьме, как колышется ее грудь. Сам он, истекая соками, находится почти на грани. Лора кладет на стол белый кружок и стягивает шорты вместе с трусиками.
– Come to me, – она гасит свет.
Борька садится на край ее узкой кровати. Она берет его руку, кладет себе между ног, и он, чувствуя ее влагу, сдерживается из последних сил.
– Condom, – тихо напоминает она.
Борька сначала не понимает, он не знает этого слова. Потом по аллитерации приходит на память полулегальное существительное "гондон" в сочетании с общеупотребительным прилагательным "штопаный"... и Генка.
– Ты что, первый раз? – приподнимается Лора. – Дай, я сделаю.
Она берет со стола белый кружок и ловкими движениями начинает натягивать резинку. Тут Борька больше не может сдерживаться и его извержение наполняет белый шарик.
– Да ты действительно в первый раз, – она соскакивает с кровати и выдергивает из картонной коробки мягкие белые салфетки. Еще одно новое слово: "Kleenex".
– Ничего, бывает, – Лора выудила из стола еще один белый кружок, – только смотри, не испорть, у меня последний остался.
Он по–прежнему сидит на краешке кровати, не зная, куда девать салфетку и мокрый гондон. Он сгорает со стыда: впервые со взрослой девушкой, все по–серьезному, и на тебе, хорошо еще, что свет выключен. Но Лора и не думает над ним смеяться, она отбрасывает все прочь, тянет его на стул и седлает, как наездница коня.
– Тебе нечего стесняться, он у тебя большой.
Борька забывает дышать через нос и вновь задыхается, ее язык у него во рту, ее большая грудь прижимается к его куриной груди, ее полные бедра плотно охватили его костлявые бедра, он чувствует прикосновение ее живота. Его член сразу твердеет и слегка проникает внутрь. Первое ее движение захватить поглубже, но она сразу соскакивает с него, и операция "кондом" во второй раз завершается успешно.
– Медленней, двигайся медленно. Остановись. Видишь, ты же можешь остановиться.
Каждая клетка его тела, его мозга хочет продолжать, все что угодно, только продолжать это сладостное движение, но он преодолевает себя и останавливается. Он открывает глаза и встречает ее взгляд.