– Хм, можно сказать и так.
– Так вот, подумай, если в принципе не важно, есть у тебя деньги или нет, ты все равно в рабстве так или иначе.
– Все–таки лучше рабство, когда деньги есть, – засмеялся Барух.
– Ты кто по профессии?
– Инженер.
– Уволят тебя завтра, не к ночи будь сказано, что будешь делать? В свои пятьдесят?
– Не знаю, что–нибудь да найду.
– А если не найдешь? Сколько не нашли, когда их пять лет назад на улицу выбросили? Тысячи. Ведущие специалисты с огромным опытом – и никому не нужны. А почему? Да нет на них спроса, overqualified, умные слишком, со своим опытом и мнением, а нужны всем послушные и бессловесные, чтобы поддакивали да в рот смотрели. Выходит, все мы – рабы своей профессии, рабы своего выбора, ведь очень немногие могут сменить профиль. Заложники профессии.
– Ну... верно, конечно, но не все так просто.
– Жена, дети – ты в ответе за них, значит, ты их заложник. Все нормально, пока все нормально, а что–то случается, и все! Дальше вся жизнь идет под другим знаком. Я не говорю про болезни там или происшествия, а просто о чьем–то выборе, не твоем, между прочим, чужом, но ты, вследствие родства или других обстоятельств, заложник этого выбора. Вовсе не твоего выбора. Я уже не говорю про работу.
– И не говори про работу, – отшутился Барух.
– И не буду. Подписав договор, ты продал себя, твоя фирма тобой владеет, и это не пустые слова, ты от нее зависишь гораздо больше, чем она от тебя.
– Ну это понятно, нанялся – продался.
– Я что имел в виду, когда говорил "отпуск от жизни": порвать, не навсегда, конечно, а на время, все свои связи. ВСЕ. СВОИ. СВЯЗИ. Отключиться, жить лишь сегодняшним днем, без прошлого, без будущего, без обязательств, без связей, без рабства. ЖИТЬ. БЕЗ. РАБСТВА.
– Это возможно?
– Возможно. Может и ненадолго, но возможно. На день – точно возможно. Ведь граница между работой и жизнью размылась до точки неразличимости – отдай нам всю свою жизнь, а мы, так и быть, позволим тебе работать в престижном месте над престижными проектами. А без них ты – ничто!
– Но ведь не место красит человека...
– И ты серьезно в это веришь?
– Ну...
– Конечно, не Майкрософт красит Билла Гейтса, но ему Майкрософт уже давно не нужен, только таких все же единицы. А счет до противности прост – либо сколько ты стоишь, либо откуда ты взялся, либо где ты работаешь. Лого на твоей машине впереди тебя бежит, так ведь?
– Ну... так.
Они оказались перед неоновой красно–белой вывеской "View", открытой дискотеки на берегу моря. Никто не задавал вопросов на входе, никто ничего не проверял, и Баруху стало слегка не по себе. Народу было полно, они с трудом пробрались через толпу, но удача им улыбнулась – они нашли свободный диванчик с бордовыми подушками под радужным флагом и красными треугольниками. Перед ними располагалась танцевальная веранда, на которой каждый выделывался, как мог. Самозабвенно танцевала девушка в черном кожаном платье, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении парнем, еще две девицы в прозрачных желтых маечках нежно обнимали друг друга, парни танцевали по двое, по трое, а то и вчетвером. А вообще, все целовались со всеми, все обнимались со всеми, курили, шутили, смеялись, пили пиво и водку, дурачились, фотографировались, снова обнимались и целовались. Никто никого не стеснялся, все были свои, царил неистребимый дух веселья и свободы, настоящей свободы, не ограниченной никакими рамками. Тут была не только молодежь, мужички лет пятидесяти тоже отплясывали наравне со всеми, недоуменно поглядывая на сидевшего в сторонке Баруха.
– Ты понял, что я имел в виду? – спросил Амит.
– Да, – Барух встал с диванчика и влился в круг танцующих.
И тут же его подхватила шикарная блондинка–коксинель в коротких черных штанишках, украшенных белыми звездами и голубой полосатой цифрой шесть на ягодицах, потом его целовали какие–то толстые девицы, потом ребята в прозрачных майках.
Амит исчез. Когда Барух в изнеможении вернулся к диванчику, все было занято, и он поплелся искать свободное место на скамейках, оккупированных целующимися парочками. Кончилось тем, что он примостился рядом с огромного роста девицей–гренадером, сразу же попросившей пива. Девица с зажженной сигаретой бросалась брататься с каждым встречным, целуясь взасос, крепко прижимаясь практически отсутствующей грудью и обвиваясь мощными бедрами. Отдышавшись после танцев и выпив последнее за день пиво, Барух вернулся в "Ривьеру". Он слишком устал скакать, чтобы остались силы еще о чем–нибудь думать.
Он оставил Керен сообщение на выключенном на ночь мобильнике.
* * *
Утром в его дверь тихонько постучали.
– Привет, я тебе не помешаю, если приму душ? – на пороге стоял Амит.
– Нет, конечно, а что ты ночевать не пришел? Так и спал в палатке? Здесь же вторая кровать есть. – Баруху стало неловко.
– Глупости, я привык спать в палатке, но спасибо за приглашение. – Амит все в той же белой футболке протиснулся мимо него в ванную.
– А как ты меня нашел? – запоздало спросил Барух.
– Ты же назвал свой номер в ресторане, помнишь? – ответил Амит через дверь.
Да, верно, какой идиот, подумал Барух. А парень спал на берегу в палатке даже не помывшись.
– Ты ел что–нибудь? – спросил он в дверь, перекрикивая шум льющейся воды.
– Нет еще, а что ты предлагаешь?
– Пойдем на завтрак, максимум возьмут еще пару шекелей, а то я голодный, как стая волков.
– И я тоже, – Амит, сверкая мокрыми волосами, вышел из ванной.
У Баруха не спросили в ресторане номер комнаты, они просто прошли в зал и набрали еды со шведского стола. Аппетит у обоих был отменный.
– Парад начнется в час, но если тебе интересно, то с одиннадцати народ начнет собираться на Электрической площади.
Девятнадцатое мая, подумал Барух, день пионерской организации.
– Можно пойти и сейчас, – согласился он.
Очень скоро он пожалел, что они неосмотрительно отправились на площадь в одиннадцать. Было невыразимо скучно, совсем как во времена юных пионеров: разные функционеры два часа толкали речи, убеждая себя и других, насколько важно проводить парады и мероприятия. Ждали мэра Эйлата, но он так и не появился из–за какого–то более важного события. Ходили слухи, что кто–то попал в аварию по дороге в Эйлат. Несмотря на сухость воздуха, было довольно–таки жарко. Основная масса оказалась не в пример умнее и подходила к часу.
Подъехали разукрашенные лентами и шарами машины, врубили музыку, и шествие началось. Открыл процессию джип, за которым устремился облепленный белыми и красными сердечками грузовик. За ним проследовал тягач с морским мотоциклом на платформе, почему–то вызвавший пристальное внимание полиции. Следом устремился грузовичок для перевозки напитков с эмблемой пива "Heineken" и пальмами в кузове. Пестрая толпа запрудила улицу между облезлыми серо–желтыми бетонными блоками дешевого социального жилья. Красно–желтая платформа с надписью "Freedom" на боку не произвела на местных жителей никакого впечатления. Последовали еще грузовички с навесами и без, с музыкой и без музыки, на которых отплясывали парни и девушки, оголенные в меру и без меры, с цветистыми татуировками. Красный петух на высоких ходулях, жонглирующий стеком, желтые курочки с развевающимися хвостами, музыка, танцы на грузовиках, на мостовой, флаги, воздушные шары, сотнями устремляющиеся в небо, смех, объятья, пиво и кока–кола. Веселье, выплеснувшееся рекой на морской берег "Папайя".
А там все сначала: музыка, танцы, объятья, поцелуи, пиво, вино, водка, сигареты, ленты, шары, и еще тихое озерцо детского сада посреди радужного бушующего океана. Они перекусили сосисками с пивом, а после Баруху захотелось уйти. Он устал, было слишком много солнца, слишком громкая музыка, слишком много народу вокруг. Амит почувствовал перемену в его настроении, и они неспешно побрели обратно в "Ривьеру". Оба молчали.