– Жизнь без рабства тоже довольно утомительна, – сострил Барух.
– Братан, а ты не думаешь, что тебя и этих ребят разделяет пропасть? – Амит остановился под пальмой. – Ты не можешь расслабиться и просто наслаждаться жизнью. В том-то все и дело, что над тобой висит твое рабство, от которого тебе не убежать. Твое рабство сидит внутри тебя, и пока ты от него не избавишься, ты не сможешь стать такими, как они. Они свободны, братан, а ты нет. Это другое поколение, которое не приемлет того рабства, которое существует в обществе. Это поколение еще себя покажет. Подумай над этим. В этом – ключ к твоей собственной проблеме. Здесь ответ на вопрос: "Кто ты есть?"
Барух промолчал.
– Ты читал кого–нибудь из молодых современных, не стеб, не чернуху, а нормальную литературу – Бергбедера, Коупленда, Уэльбека?
– Да нет.
– ??
– Про "Рабов Майкрософта" тоже не слышал? – Амит похлопал его по плечу. – Давай, братан, отдохни, а я забегу к вечеру – будет клевая тусовка. Я жду тебя в полвосьмого в лобби.
Барух с наслаждением забрался под холодную воду. Он давно отвык шляться часами под солнцем, и дневной жар постепенно выходил из него. Хорошо провяленная шкура и желудок, "осчастливленный" острыми копчеными сосисками, потребовали еще пива, и похолоднее. Барух спустился вниз, направляясь в бар, но было слишком рано, пиво продавали только возле бассейна. Вчерашней толкотни и веселья не было и в помине, после парада все остались на берегу моря в "Папайе". Барух зашел внутрь в лобби и отправился искать местечко похолоднее, поближе к решеткам кондиционера. Он почти залпом выпил первый из двух бокалов и блаженно откинулся на спинку мягкого дивана. Пиво холодило изнутри, а прохладный сквознячок – снаружи.
Только так и можно жить, подумал Барух.
Он вспомнил торжественную линейку в кинотеатре девятнадцатого мая семьдесят второго года, посвященную дню пионеров. Скажи ему кто–нибудь тогда, когда он еще носил красный галстук, что лет эдак через тридцать он будет попивать заграничное пиво в шикарном отеле на берегу Красного моря... Он бы ни за что не поверил. Скажи ему этот кто–то, что он будет проводить девятнадцатое мая, обнимаясь с гомосеками, пидорами и прочими проститутками... Он наверняка полез бы в драку – такие оскорбления сносить не полагалось ни от кого, будь это хоть сам Игорь Ушкин.
В лобби становилось людно – основная масса приезжала на тусовку, а не на парад. Перед Барухом проходила такая демонстрация татуировки и пирсинга, что он только диву давался, куда еще можно повесить сережку – выходило, что в любое место. И каких татуировок здесь только не было: драконы и демоны, черепа и сердца, цветы и птицы, дикие животные, бабочки и другие, гораздо менее приятные насекомые, знаки зодиака, монстры, гоблины, китайские и японские иероглифы.
Как все изменилось. Пропасть отделяет его нынешнего от того пионера Борьки. Пропасть отделяет Баруха от этих детей, пользующихся полной свободой нового века. Сможет ли он преодолеть это расстояние? Сможет ли он почувствовать то, что чувствуют они?
– Я вижу, пиво привело тебя в чувство, – рядом с ним плюхнулся на диванчик Амит.
– Универсальное лекарство в нашем климате. Хочешь?
– Нет, лучше давай двигаться, а то все места займут, народу будет много.
Амит знал, что говорил: в пятницу вечером эйлатская толпа была гораздо плотнее, чем накануне. Уровень веселья тоже стал громче децибел на десять и постоянно повышался по мере приближения к "Пальмовому берегу" – месту главной тусовки. Дискотеку сделали с размахом, или Баруху так показалось. Он попытался вспомнить, когда он в последний раз вообще был на тусовке. Вчерашний день – не в счет. В университете сходил пару раз на дискотеки, а потом перестал. Ему быстро становилось скучно. Окружающие балдели, отрывались, входили в экстаз, а он чувствовал себя как трезвый в пьяной компании. Его первым и единственным пристрастием были Битлы, а другие группы остались за кадром, он любил послушать спокойную музыку, в основном по радио, но не следил за модой и имен особенно не знал. Вот и сейчас в уши била резкая быстрая музыка: практически одни ударные, слов вообще не разобрать, да никому и не надо разбирать. Битлы по сравнению со всем этим показались ему оперными певцами.
Небольшую сцену с пультом для диск жокеев, огороженным барьерчиком цветомузыки, окружала стена танцующих. Деревянную площадку освещали мигающие прожекторы, выхватывающие из толпы извивающиеся фигуры. Толпа издала радостный рев, и на сцену выскочила высоченная девица в огромном белом парике и коротеньком белом платьице с декольте до пупа. Под непрекращающийся рев девица начала выделывать непристойные пируэты, тщательно выставляя напоказ белое кружевное белье. До Баруха не сразу дошло, что никакая это не девица. Под бешеные аплодисменты парень театрально поклонился, жеманно прикрывая декольте, и отправился фотографироваться в обнимку со зрителями. Блондинку в белом сменили две в красном. Одна из них тоже была в белом парике, напомнившем Баруху Анжелу Дэвис, только облитую перекисью водорода. У другой волосы были распущены по плечам. Девочки, скорее мальчики, тоже принялись танцевать, но в паре, непременно обнимаясь в откровенных позах, касаясь друг друга всеми возможными частями тела, выпиравшими из–под ярко красной натянутой сверх всякого предела кожи. Их сменила певица в красно–черном, которую Барух так и не смог идентифицировать по половому признаку, как ни старался. Амит снова куда–то испарился, а других Барух спрашивать постеснялся.
Он решил привычно отправиться по пиву, где возле стойки его перехватил очень довольный собой Амит.
– Вот, достал, наконец, – он протянул таблетку.
– Не для меня, – Барух отвел его руку.
– Это всего лишь экстази, братан, никакого вреда.
– Лучше ты сам...
– Я уже, давай. Давай–давай, – Барух топтался в нерешительности. – Давай вот возьмем пивка – и вперед. Тебе надо в конце концов расслабиться. От одной дозы экстази еще никто не умер.
Барух с сомнением взял таблетку и запил ее пивом.
– Скоро почувствуешь разницу, – Амит опять скрылся в толпе.
Неподалеку от Баруха компания мужичков за пятьдесят сидела вокруг низенького белого пластикового столика, уставленного разного размера и содержания стаканами. Мужики громко травили анекдоты, и Барух невольно прислушался. Поначалу он просто тихонько посмеивался, стоя в стороне. Потом он подошел поближе и стал смеяться вместе со всеми. Кое–что он уже слышал, но это не имело никакого значения. Постепенно музыка перестала казаться слишком громкой, а лица вокруг чужими, ему подвинули стул, предложили присесть, и он заказал еще выпивку на всех, влился в общий треп, вспомнил несколько анекдотов.
Однако же ему не сиделось на месте, он почувствовал себя моложе, надоела стариковская компания, захотелось попрыгать под музыку, одним словом – оторваться. Он заметил нечто похожее на детский надувной бассейн, в котором барахталась молодежь, и подошел поближе. Бассейн действительно оказался бассейном, то есть нижней частью небольшой горки, по которой безо всякой воды скатывались кувырком великовозрастные детки. Барух принял активное участие в этом веселом мероприятии и был вознагражден – при очередном скатывании он оказался в объятиях высокой блондинки с такой роскошной грудью, что ей могла позавидовать сама Памела Андерсон. Грудь эта, чисто символически прикрытая тоненькой черной маечкой, была идеальной и упруго огромной. Барух и не представлял, что такое силиконовое богатство может существовать в природе просто так, вне цветного календаря или порнофильма.
Лукавая блондинка, видя его реакцию, прижала его голову прямо к ложбинке посередине. Две подружки принялись притворно оттаскивать Баруха прочь, образовалась веселая куча–мала, и в итоге грудь, к радости присутствующих, оказалась освобожденной от последних оков. Все три девицы, взявшись за руки закружились вокруг Баруха под бурные аплодисменты стоящих вокруг бассейна. Обладательница груди натянула майку и раскланялась перед публикой. Баруху объяснили, что с него по коктейлю всей троице. Он согласился, что это довольно справедливо и, пока они культурно отдыхали возле бара, принялся рассматривать своих новых знаконых.
Высокую блондинку звали Шири. Помимо откровенной черной майки на ней были коричневые шортики и стягивающий волосы обруч сиреневого цвета. Тонкие кольца сережек проглядывали из–под струящихся по плечам волос. Красивой он бы ее не назвал. Ее подруга Орли, небольшая шатенка, была одета в красную без бретелек блузку и черные шорты; на груди с белыми следами от купальника, красовалась огромная камея. А третья девушка была по–настоящему красива и ее звали Михаль. Густые черные волосы слегка прикрывали лицо: высокий лоб, румянец на чуть широких скулах, полные губы, белая блузка, прозрачная на животе и спине, но скрывающая грудь. Она чем–то напомнила Баруху другую Михаль, ту давнюю подругу Керен из мультифарма. Барух не мог оторвать взгляд от ее узких бедер с выпирающими косточками, с которых, в полном соответствии с модой, спадали джинсы. И, конечно, Михаль заметила, что ее скромная персона привлекла Баруха гораздо больше, чем великолепие силиконовых богатств Шири.