Только вот жаль, что Слишком он любит...—
Слишком уж любит Петушиный бой!
А еще наши ребята из кружка всюду распевают «Плач по леггорну»:
Бедняге леггорну плохо пришлось:
Его провожатый как-то с ребятами
Решил поразвлечься любимой игрой.
И был он, леггорн,
В ту игру вовлечен.
И был он затем
В той игре побежден.
Ведь был он, леггорн,
Для другого рожден...
А память об этом событьи
Вы навсегда сохраните!
Вьет Линь
ПОТОМСТВЕННЫЙ АРТИСТ ЦИРКА
В конце первой четверти к нам в класс пришел новенький. На перемене все наши, конечно, тут же окружили его.
Новенького звали Фан. Он сразу показался нам необыкновенным парнем. Начать с того, что манеры у него были изысканно-вежливые. Сам он объяснял это тем, что он столичный житель — в Ханое родился и вырос. Даже походка у него была удивительно церемонная. При знакомстве он непременно пожимал руку. А когда хотел показать, что согласен с тобой, он, вежливо улыбаясь, кивал головой и легонько потирал руки.
Что и говорить, от наших ребят он здорово отличался! Все мы здесь зимой ходили в простых ватных куртках, а он в долгополом пальто из серого драпа. Правда, оно было линялое и явно перешито из взрослого, но Фан заверил, что это самый настоящий «индивидуальный пошив». Мы не спорили: ведь, в конце концов, ничего особенного в этой его похвальбе не было.
В тот же день после уроков мы остались выбрать старосту кружка самодеятельности. Им никто быть не хотел. Мы считали, что для самодеятельности нужен особый талант, а его-то как раз никто у себя и не замечал.
Ну, а Фан, он сразу тогда поднял руку. Мы, конечно, обрадовались и тут же его выбрали.
Он, по всему было видно, остался очень этим доволен и важно сказал нам:
— Друзья, теперь вы должны помнить о том, что я староста кружка!
Он подчеркнул слово «староста» и выжидательно замолчал.
Но никто не собирался ему перечить, и тогда он гордо сказал:
— Знайте же, у меня все родичи — потомственные деятели искусства. И дед и отец, а я третье колено!..
Туан, очень толстый мальчик, известный своим горячим характером, его перебил:
— Дед? Можно подумать, что при колонизаторах у нас было искусство!
Фан тут же отпарировал:
— Это ты верно подметил! В то время искусства не было, но мой дед работал в цирке, а цирк — это вид искусства! Мой отец тоже работал в цирке — бухгалтером. Что касается меня...
Тут, не тратя лишних слов, он полез в карман и вытащил огромный носовой платок. Он довольно долго тряс его за все уголки перед ребятами, желая показать, что в нем ничего не спрятано. Потом потер руки, что-то бормоча себе под нос, точно колдуя, накрыл одну сжатую в кулак руку платком и тут же ловко его сдернул. На ладони белело небольшое куриное яйцо!
Мы завизжали от восторга.
Фан горделиво оглядывался:
— Это что! Мой дед и не такие фокусы показывал! Жаль, что он умер, а то вы могли бы ему сами написать, спросить. Адрес у него был простой: «Старому Ка, в Ханой».
Увидев, что никто из нас не выразил желания переписываться с его умершим дедом, Фан продолжил свою программу. Он легонько постучал костяшками пальцев по столу, потом несколько раз погладил плечо Туана, стоявшего рядом. Раз — и он вытащил у Туана из подмышки еще одно куриное яйцо!
Мы все просто покатились от хохота. Все было проделано так ловко, что теперь нам казалось: до чего он ни дотронься, отовсюду достанет яйцо.
Один из ребят спросил:
— А это настоящее? Есть его можно?
Фан не удостоил его ни единым словом. Вместо ответа он просто взял блюдце и разбил над ним яйцо. Тут было все, что положено: желток, белок, — словом, оно ничем не отличалось от тех яиц, что мы приносили с собой на завтрак.
Расходились мы все окрыленные:
— Теперь у нас будет свой кружок! Завтра же начнем учиться фокусы показывать. Вот удивим всех!
— Молодец, конечно, только, кажется, задавала большой, — заметил, однако, кто-то неодобрительно.
Все было и в самом деле здорово! Ведь еще с конца прошлого года, после того как мы побывали на представлении, наши ребята просто бредили цирком. Нам всем очень хотелось показывать фокусы, но кто бы стал нас учить? Представляете, как мы обрадовались тому, что Фан оказался «потомственным артистом цирка»!
Однако время шло, и мы несколько раз напоминали Фану, что неплохо бы начать занятия кружка.
— Цирк? — ронял он нехотя. — Это сложное искусство, это вам не игрушки. Здесь нужны умение, сноровка. Вот я, потомственный артист, третье колено... — Или еще прибавлял загадочно: — Одной ловкостью тут не обойдешься, нужно владеть тайнами магии!
А то и просто отмахивался:
— Тут нужен тонкий подход, цирковому искусству не каждого научишь!
Такие туманные, уклончивые ответы только сильнее разбередили наше воображение. Самым нетерпеливым, конечно, оказался Туан.
Как-то раз они с Фаном по-настоящему сцепились.
— Что ты темнишь! — кричал Туан. — Не хочешь нас учить, значит, недостоин быть старостой кружка!
Фан надулся и, весь красный от гнева, процедил сквозь зубы:
— Подумаешь, больно надо! — после чего с гордой миной удалился.
Нашу школу послали в деревню помогать на уборке урожая. Там нас расселили по домам, но питание обеспечить мы должны были себе сами. Что придется готовить самим, наши ребята не испугались: понемногу все умели. Нужно было выбрать кого-то ответственным за это дело. Вот только кого?
На наше счастье, и тут вызвался Фан. С тех пор как он отказался быть старостой кружка — а все из-за грубой критики Туана, — он приуныл. Мы все это заметили и теперь прекрасно понимали, что ему просто снова подвернулся удобный случай поруководить. Но никому из нас не хотелось заниматься этим делом, и потому, когда Фан поднял руку и решительно сказал: «Назначьте меня, я потомственный ответственный за питание... то есть я хотел сказать... повар», — никто возражать не стал.
Только Туану, как всегда, не сиделось, и он спросил:
— А как же ты прошлый раз говорил, что ты потомственный артист цирка?
На что Фан спокойно и с достоинством ответил:
— Правильно! Не вижу, однако, тут никакого противоречия. В молодости мой дед выступал в цирке, а потом был поваром. Не верите, напишите ему сами и спросите.
Я же очень обрадовался, когда Фана выбрали ответственным за наше питание. Я подумал так: ведь ему ничего не стоит совершить чудеса, вон как запросто он отовсюду вынимает куриные яйца. Если такой человек берется за дело, то что-что, а уж сыты мы будем. Во всяком случае яиц куриных у нас будет вдоволь — и всмятку и крутых! И яичницу поедим, и гоголь-моголь!
И вот Фан вступил в новую должность. Первый же обед поверг всех в изумление. Что там яичница! Нас кормили вкуснейшим и нежнейшим утиным мясом. И сколько его было! В общем, мы только пальчики облизывали.
Все уплетали вкусный обед, а Фан ходил вокруг и заботливо отгонял мух.
Скромно выслушав все похвалы в его адрес, он тихо, как бы невзначай, заметил:
— Кстати, деньги, что были на питание, почти на исходе.
Мы замерли.
Шанг чуть не подавился ножкой, которую он до этого с таким удовольствием обгладывал.
— А что же мы на ужин будем есть? — грозно спросил он.
Фан как ни в чем не бывало ответил:
— Спокойствие! Ужин, само собой, будет. Голодными не останетесь.
— Нет, ты точно скажи, что будет,— не отставал Шанг.
— Слоновье мясо,— нехотя ответил тогда Фан.
Никто из нас никогда такого мяса не ел и не знал, какое оно, но все же наши ребята немного поутихли.