— Мне бы не следовало и руки подавать тебе после этих писем, но я ничего не могла с собой поделать. Трудно угомонить сердце. — От этого признания Бахар залилась краской и на глазах у нее выступили слезы.
— Я всегда любил только тебя одну, — горячо говорил Хошгельды, взяв девушку за руку. — Я никого больше не замечал, но мне казалось, что ты меня не любишь…
Они долго стояли обнявшись под яблоневым деревом, забыв о том, что их могут увидеть…
— Хошгельды! — послышался протяжный крик с другой стороны сада.
— Ау! — откликнулся Хошгельды, отступив на шаг от своей возлюбленной.
Вскоре к нему приблизился Вюши и сразу же начал жаловаться на свои неудачи.
— Просто не знаю, что делать, — сетовал он вполголоса. — Неотступно слежу за Аллалы. Он спит всю ночь возле своей кибитки, и не только что не встает, но даже не шелохнется. Может, и правда не он виноград ворует?
— Ты меня, Вюши, огорчаешь своей неуверенностью. Как волки не перестанут нападать на баранов, так и Аллалы не перестанет воровать, — заметил Хошгельды. — Советую тебе пораньше начинать слежку.
— Попробую, — вздохнул Вюши.
В это время к ним подошла Бахар, держа в руках три больших красных яблока. Протягивая одно Вюши, она сказала:
— Это тебе, влюбленный супруг.
Вюши взял яблоко. Глаза его сияли.
Все трое направились в поселок. У дома Покгена они остановились, и Бахар предложила молодым людям зайти.
— Спасибо, мне некогда. Забегу домой, поем и сейчас же лечу по срочному делу, — сказал Вюши и подмигнул другу.
— И я сейчас зайду домой, — начал Хошгельды, — вымоюсь, переоденусь, потом…
— Куда потом? — перебила его Бахар, с тревогой в голосе.
— Потом к тебе приду.
— Ну вот и хорошо, — засмеялась она и вбежала во двор.
Приятели разошлись по домам.
Дурсун-эдже сразу заметила, что дочь пришла сегодня Оживленная и радостная. Только непонятно, куда она так торопится. А Бахар и в самом деле вела себя необычно. Всегда такая спокойная, она то и дело вбегала в свою комнату и сразу появлялась вновь. Она быстро вымылась, переоделась и вопреки обыкновению спросила у матери, что сегодня на обед и когда он будет готов.
— Что случилось, куда ты спешишь? — спросила Дурсун-эдже.
— Я никуда не спешу, я просто хотела тебе помочь, чтобы побыстрее все приготовить.
— Да все готово, отец придет и можно садиться.
— А я к обеду гостя жду, — сказала Бахар.
— Какие еще гости, девушки, что ли, придут?
— Нет, не девушки, — лукаво улыбнулась Бахар. — Один знатный молодой человек обещал нас посетить, — делая серьезное лицо, заявила она.
— Что-то с тобой сегодня случилось, — сказала мать, — ну-ка, говори, кого ты сегодня видела.
— Я Таджигюль сегодня видела, Вюши видела, Ходцгельды видела… — смеясь, перечисляла Бахар.
— А где Хошгельды?
— Он пошел домой.
— А кто же придет?
— Ну, а кто может придти ко мне, как ты думаешь? — задорно вскинув голову, спросила Бахар и обняла недоуменно глядевшую на нее мать. — Ты не бойся, мама, к нам не придет гость издалека, проехав на коне длинный путь. Наш гость живет рядом с нами, в нескольких шагах отсюда.
Дурсун-эдже ничего больше не сказала. В ее старческих глазах блеснули слезы…
Так пусть они встречают своего гостя, а мы последуем за Вюши.
Наскоро закусив, Вюши повесил ружье на плечо и, сказав жене, что вернется не скоро, отправился в сторону старого поселка. Напротив ветхой кибитки Аллалы, у дувала, огораживающего жилище старика, возвышалось тутовое дерево. За ним-то и укрылся Вюши.
Перед заходом солнца Аллалы вернулся откуда-то, гоня перед собой навьюченного осла. Сняв с животного поклажу, он внес ее в жилище и дал ослу травы. После этого Аллалы поджег, как обычно, кизяк и пристроил на огне свой закопченный, помятый чайник.
Черные клубы дыма взвились к небу. Старик то и дело оглядывался, словно чувствовал, что за ним следят. Когда солнце уже стало приближаться к горизонту, Аллалы вдруг направился в сторону Вюши, с необыкновенной для него ловкостью подпрыгнул и уселся на дувале. Бедный Вюши боялся шелохнуться — Аллалы находился совсем рядом. А старик наблюдал, что делается вокруг.
Колхозники уже возвращались с работы и группами шли к себе в новый поселок. В наступающих сумерках звуки приобрели большую отчетливость. Где-то зазвенела песня. Слышно было, как переговариваются сторожа, охраняющие сады. Они только что собрались на крыше сторожки и громко болтали о том, о сем. Считалось, что вор может появиться лишь после полуночи. Такая, мол, уж у воров привычка. Даже собаки и шакалы, и те поздно появляются, а человек-то и подавно.