— Что с ним, спрашиваешь? А то, что у него гнев всегда опережает рассудок… Да ты садись, Овез, он сейчас, наверно, проснется…
Овез присел на ступеньки, снял с головы шапку и встряхнул ее.
— Что же такое все-таки произошло? — поинтересовался он.
— Понимаешь, милый Овез, он и вообще-то человек упрямый, а тут заладил одно, опозорила, мол, его дочь перед всем светом, и ничего больше знать не хочет. Кто-то ему нехорошее наговорил на Бахар, вот он и свирепствует.
— А где сама Бахар?
— Там она, у себя, — махнула рукой Дурсун. — Либо занимается, либо плачет. Ты уж ее не тревожь сегодня.
— Вот почему она не пришла сегодня на редколлегию, — догадался Овез. — Ну, ничего, пусть успокоится.
Дурсун уже собралась рассказать Овезу все как было, из-за чего отец рассердился на дочь, но в это время с веранды послышался голос самого Покгена:
— Это не ко мне ли там пришли?
Овез поднялся.
— К вам можно, Покген-ага? — весело произнес он, входя на веранду.
— А, комсомол! Проходи, проходи! — неожиданно обрадовался постороннему человеку Покген. — Садись, рассказывай, с каким делом пришел.
— Дело у меня небольшое, но никак не удается застать вас в правлении. Приходится дома беспокоить.
— Это ничего. Рассказывай, послушаю тебя. Как говорится, рога барану не в тягость. Наверно, опять пришел денег просить. Теперь на что? На музыкальные инструменты или на библиотеку? Недавно ведь брал.
— Нет, Покген-ага, я не за деньгами, — засмеялся Овез. — Я по поводу распределения наших ребят по бригадам.
— Опять ты за старое?
— Нет, совсем другое. Вы тогда правы были, что не согласились со мной. Пожалуй, действительно лучше, когда комсомольцы действуют на разных участках, чтобы можно было охватить своим влиянием всю молодежь колхоза. Но у нас сейчас так получилось, что в одних бригадах много комсомольцев, а в других почти никого нет. Особенно на животноводческой ферме плохо.
— Да, там и коммунистов нет вовсе.
— Вот я об этом и пришел договориться. Может быть, мы кое-кого переставим с одного участка на другой. Конечно, без ущерба для дела и так, чтобы от дома не пришлось далеко ходить.
— Это уже совсем другой разговор! — оживился Покген. — Это — дело! Ты приготовь мне список твоих ребят и укажи, кто где работает. А завтра мы с. тобой все обсудим.
— Хорошо, сделаю.
— Ну, что у тебя еще? — проницательным взглядом окинул Овеза председатель.
— Больше, кажется, ничего… — отозвался тот. — Чары-ага, правда, просил меня подготовить все к завтрашнему партийному собранию. Вот если бы вы разрешили взять ковры со склада и расстелить их в саду позади правления, где соберется народ… И несколько фонарей на случай, если собрание затянется.
— Что ж, это можно. Я скажу, чтобы выдали.
— Потому что народу ожидается много, — пояснил Овез. — Весь колхоз полон слухов о предложениях Хошгельды.
— На свете слухов, что хаджи в Мекке, — скептически заметил Покген.
— Мы к собранию специальный номер стенгазеты выпускаем, — Овез сделал вид, что не заметил иронии собеседника.
— Ну, ну, выпускайте, — добродушно усмехнулся Покген. — Почитаем.
Овез поднялся, собираясь уходить.
— Погоди, я тоже иду, — сказал, обуваясь, Покген.
Беседуя о предстоящем партийном собрании, они оба вышли на улицу. Овез направился к Хошгельды, а председатель к Елли. Покген и в самом деле стал подумывать о замужестве Бахар и решил поговорить с возможным женихом прежде, чем делиться с женой своими планами.
У заведующего животноводческой фермой окна были освещены, однако мать Елли, встретившая Покгена у дверей, сказала, что сын куда-то ушел.
Покгену пришлось вернуться обратно.
СЕКРЕТАРЬ РАЙКОМА
Правление колхоза "Новая жизнь" помещалось в небольшом старом доме, примыкающем к скотному двору. После войны этот дом ‘заново отремонтировали, и теперь он выглядел как новый и даже казался просторным, хотя в нем было всего две комнаты. В первой, большой, стояли столы секретаря правления Акмамеда Дурдыева и заведующего животноводческой фермой Елли Заманова, вторая — поменьше, — служила кабинетом председателя артели. Бухгалтерия колхоза и другие сотрудники конторы размещались в соседнем доме.
В комнате башлыка было два окна. Когда-то, как и все окна в домах поселка, они представляли собой две узкие щели, через которые едва проникал свет. Но потом их расширили, вставили новые рамы, застеклили большими стеклами. Теперь тут было чисто и светло. Недаром колхозники говорили, что отсюда и пошла новая-жизнь.