В полдень из города на машине вернулся Елли. Он был пьян.
Вчерашний день он провел у приятеля, там собралось много народу, и Елли Заманов показал, на что он способен в хорошей компании. На сердце у него было легко и весело, той удался наславу, а сообщение о волках воспринималось им как спасительное чудо. Почему же не повеселиться всласть? Нет, ему положительно везет! Ведь на волков-гелекуртов можно свалить даже не десяток, а целую сотню баранов. Словом, Елли был в ударе, и сразу стал душой общества.
Торжество затянулось на всю ночь, а утром, при выезде из города, Елли на радостях прихватил еще несколько бутылок водки и распил их с друзьями в лежащем на пути селении.
Подъезжая к дому, он пытался размышлять о том, как изменчива судьба. Вчера ему казалось, что. вся его карьера рухнула, а сегодня чувствовал себя на высоте положения. Уж эти волки наверняка наделали делов! Теперь Покгена, конечно, снимут и он, Елли Заманов, будет башлыком. Да, теперь он развернется. Он этому сосунку, Хошгельды, покажет!.. Он прежде всего…
Однако мысли ускользали, путались, и что необходимо сделать в первую очередь, так и осталось невыясненным.
Машина остановилась, но выйти из кабины оказалось делом весьма затруднительным. Водителю пришлось вытаскивать Заманова на руках.
Ощутив под ногами землю, Елли хлопнул шофера по плечу, погрозил ему пальцем и хриплым голосом затянул, нещадно перебирая, когда-то слышанную арию:
— Ловите миг удачи… Сегодня ты, а завтра я… Пусть неудачник плачет… Пусть неудачник…
Неожиданно он прослезился, прервал пение и, ткнув себя в грудь, сказал шоферу:
— Это — я. Понял?.. Я, Елли Заманов!.. Ты меня уважай. Меня все уважают… Без меня самый богатый той ничего не стоят…
Он снова запел и, шатаясь, побрел в правление.
У Акмамеда Дурдыева был народ. Когда Елли ввалился, все умолкли, но он не обратил на это внимания и проковылял в кабинет. Тут Елли опустился на стул и долго не мог вспомнить, что его сюда привело.
"Ах, да! Пакет!.. Цел ли он? И потом, что-то тогда не удалось сделать… — Он мучительно напряг память. — Что-то еще надо сделать".
Пакет лежал на прежнем месте. Елли повертел его в руках и вспомнил: "Правильно! Заклеить надо?"
Он отыскал клей, запечатал конверт, прихлопнул его ладонью и сунул обратно.
— Пусть лежит… Я его не читал…
Елли тяжело поднялся и вышел. Акмамед попытался его окликнуть, но он лишь мотнул головой и вывалился на улицу.
Куда теперь? К Покгену!
Качаясь и бормоча что-то, плелся он по улице. Люди провожали его насмешливыми взглядами. Дети бросали в него снежками. А он, не замечая ничего вокруг, размахивал шапкой и упорно продвигался вперед.
Наконец Елли дошел до дома башлыка. Он немного постоял на улице, собираясь с мыслями, потом взобрался на ступеньки и настежь растворил дверь.
Покген сидел на кошме возле печи. Рядом, с шитьем в руках, расположилась Дурсун-эдже.
Елли качнулся, захлопнул за собой дверь, сделал несколько неуверенных шагов и без всякого приветствия опустился на пол. Хозяева молча смотрели на него. Он тоже молчал и лишь тупо озирался, поводя мутными, налитыми кровью глазами.
— Ты меня обидел, Покген-ага, — произнес Елли в конце концов. — Ох, как обидел! — заплетающимся языком повторил он. — Обещал за меня дочь отдать… Обманул. Ну, ничего, скоро тебя снимут. И Акмамеда снимут. Всех снимут!.. Говорят, на стадо в песках волки напали… Не уйти тебе от суда. А к твоей дочери Вюши Непутевый будет по ночам в окно лазить… Все об этом знают… Вюши! — захохотал он.
Покген рассвирепел, но не стал пререкаться с пьяным. Зато всегда рассудительная Дурсун-эдже не выдержала.
— А ну, вставай и убирайся отсюда вон! — закричала она. — А не то я тебя так кочергой огрею!
— Прогоняете?.. Ладно, я уйду, если прогоняете… — всхлипнул Елли. — А от суда тебе, Покген, все равно не отвертеться… Уж я об этом позабочусь… Обманул меня… На Вюши Непутевого променял…
— Иди, иди отсюда, — наступала на него Дурсун. — И если еще раз у наших дверей покажешься, не сдобровать тебе!.. — Она захлопнула за Елли дверь и, обернувшись к мужу, не удержалась от упрека. — Вот он, твой хваленый жених!
После долгого молчания Покген спросил:
— Что это он про Вюши болтал? Уж не ему ли Бахар слово дала?