Когда агрегат подошел совсем близко, Покген узнал своего неугомонного тракториста — Мамеда Кулиева. Рядом с ним гордо восседал молодой бригадир Овез Ниязов. Увидав башлыка, он соскочил на землю, махнул Мамеду рукой, а сам побежал по направлению к дороге, как некогда, будучи старшиной, бегал с рапортом к приехавшему неожиданно комбату.
А с другой стороны уже подходили звеньевые. И у всех сияли лица, все поздравляли Покгена с выздоровлением и с приходом весны, и все горделиво показывали на преображенные поля.
Овез, легко перепрыгнув через арык, уже завладел Иваном Федоровичем и тащил его с собой, указывая рукой на временные оросители, что-то рассказывая, о чем-то спрашивая, требуя совета, а еще в большей мере — радостного сочувствия.
Потом люди разошлись по своим местам и Покген долго стоял один, поджидая Плужннкова. Сердце все-таки давало о себе знать, то ли с непривычки, то ли от весеннего воздуха, то ли от волнения, которое вызвала у него величественная картина предпосевных работ во второй бригаде.
"Да, старею…" — подумал он.
Но грусти не было, и он увез с собой это ощущение душевного подъема и радостного возбуждения, охватившего его в поле. У Ивана Федоровича тоже блестели глаза, и на обратном пути они почти не разговаривали, только изредка поглядывали друг на друга.
Присмиревшие и просветленные, вошли они в дом. А потом, когда Дурсун-эдже внесла плов, румяные чуреки и прочую снедь и у них уже развязались языки, вернулась с работы Бахар. Видно, и на нее подействовала весна. На ее лице не заметно было и признаков усталости. Она весело поздоровалась с Иваном Федоровичем — дядей Ваней, как его здесь называли, — затеяла возню с младшими братьями и долго не могла угомониться.
После обеда Дурсун-эдже, улучив момент, шепнула мужу о причине ликования Бахар:
— Ей премию дали за ковер…
— Какую премию? — громко обратился к дочери Покген.
— Первую… — смутилась она и показала на узелок, с которым обычно ходила в мастерскую.
Дурсун-эдже принялась рассматривать узелок, но не нашла в нем ничего, кроме районной газеты.
— Подарки завтра будут раздавать, — пояснила Бахар, — в день Восьмого марта…
— Что же тебе, баловница, подарит Ковровый союз? Коня или верблюда? — пошутил Иван Федорович. — Ну-ка, дай сюда газету, — догадался он и, быстро найдя нужную заметку, обратился к Покгену. — А ведь о дочери твоей как о знаменитой актрисе пишут. Вот какая она у тебя знатная теперь.
Бахар залилась краской и выбежала из комнаты. А Покген недоверчиво взял газету и долго шептал губами, читая сообщение о соревновании ковровщиц.
— А ведь правда! — воскликнул он наконец. — Совсем теперь зазнается. — И покачал головой, но было видно, что успехи дочери наполнили его сердце горделивым довольством.
МАСТЕРСТВО
Весна принесла радость и Бахар. В тот сверкающий, напоенный ярким светом день, она в числе других девушек стояла у дверей районного клуба и вот тогда-то внезапно ощутила всю прелесть пробудившейся жизни. Ради торжества подружки принарядились — их яркие шелковые платья словно состязались с орнаментом вытканных ими ковров, столько в них было вкуса, так тонко были подобраны цвета и украшения.
Тут собрались представительницы от всех ковровых мастерских района, и было от чего волноваться девичьим сердцам — сегодняшний смотр должен определить результаты соревнования и по достоинству оценить их мастерство. Кому-то достанутся премии, а одной из всех суждено занять первое место по району.
Растворились двери, и вся громкоголосая щебечущая стайка колхозных искусниц очутилась в большом светлом зале, предназначенном для выставки. Каждой хотелось вывесить свой ковер на видном месте, чтобы на него выгодно падал свет, чтобы он сам привлекал внимание, чтобы к нему невольно устремлялись взгляды.
Мысленно оценивая преимущества того или иного простенка, ковровщицы разбрелись по обширному помещению.
Среди девушек и молодух, или, как говорят в Туркмении, — гелин, — выделялась одна женщина постарше. Очки придавали ее морщинистому доброму лицу выражение строгости и проницательности, а полушелковое платье — совсаны — с длинным широким поясом из белой бязи подчеркивало неторопливую размеренность и деловитость ее движений.
Это была Гозель Клычева — руководительница ковровой мастерской колхоза "Новая жизнь". Выбирая подходящее место для работ своих питомниц, она окинула взыскательным взглядом противоположную входным дверям стену, и выбор ее остановился на свободном участке.