Гозель-эдже умолкла, словно вспомнив о чем-то неприятном, но зрители попросили ее рассказать поподробнее о мастерской. которую она здесь представляла.
— Чего ж тут рассказывать — мастерская как мастерская, — говорила она, теребя в руках концы своего белого пояса. — Образцы нашей работы — вот они, перед вами. А выбор вы правильный сделали — этот ковер и впрямь лучший у нас. Краски на всех одинаковые, а труд здесь особый, как бы его назвать вернее — душевный, что ли…
— Вдохновенный… — подсказал журналист, не поднимая глаз от блокнота.
— Тут и ворс погуще, и орнамент красивее, — продолжала Гозель-эдже. — Ведь умение ткать ковры — все равно, что умение дестаны слагать, а может, и еще более редкое призвание человеческое. Тут и руки твои, и сердце твое, и мысли, и стремления, и глаза, и чувства, и прошлое твое, и будущее — все должно воедино слиться… Иной раз, все как будто ладно и придумано хорошо, и рука наметана, и глаз зоркий, а что-нибудь да подведет. То ли сердце твое ожесточилось черной завистью, то ли в себя человек ушел, о людях перестал думать, то ли былые невзгоды от него завтрашний день заслонили, то ли стремления и мысли его от времени отстали. Всякое ведь бывает. Вот тогда-то краски и блекнут сами собой.
— Так, так, так!.. — поощрительно произнес журналист, быстро покрывая словами страничку за страничкой.
— Но и гордость у нас тоже должна быть, — высоко подняла голову Гозель-эдже, — только справедливая, добрая, сознательная. В соревновании каждому хочется победить. Да умей сделать так, чтобы твоя победа всем на пользу пошлд. Кругом вроде как соперники твои, а ведь все мы общее дело делаем. Если найдется тут такой ковер, что скажет нашим: "А ну-ка, посторонитесь, сегодня я впереди", — что ж, значит есть нам чему у соседа поучиться. А если наш верх возьмет — к нам добро пожаловать, все расскажем, все покажем и успехов на прощание пожелаем. Без этого и в победе радости нет…
Стоящая поодаль Гюльсум-эдже нервно теребила свой темный кушак и ревниво поглядывала на толпу, собравшуюся у ковров артели "Новая жизнь".
"Не иначе, как у этой Гозель при себе талисман из кожи гиены, которым она приворожила всех этих людей", — думала завистливая женщина.
На лице у нее было написано такое недовольство, она так откровенно выказывала свое презрение к сопернице, что Бахар едва не расхохоталась, посмотрев на нее.
После полудня пришла комиссия по подведению итогов соревнования. Один из членов комиссии подошел к Гозель-эдже.
— Вас тоже ввели в состав комиссии, — обратился он к ней. — Присоединяйтесь к нам, ваше мнение будет одним из самых авторитетных.
Но Гозель-эдже стала всячески отказываться от этой высокой чести.
— Нет, сын мой, — говорила она. — Люди посчитают, что я пристрастно сужу, и затаят обиду. Найдутся такие, что заподозрят меня в злословии против них. Лучше уж я в стороне побуду.
— Но вы нам нужны как специалист. А кроме того — это решение районных организаций, — настаивал молодой человек.
Гозель-эдже покорилась, но твердо решила молчать.
Комиссия начала обход. Впереди, рядом с председателем, шел секретарь с тетрадью в руках и сообщал краткие сведения о каждой мастерской — такого-то колхоза, план выполнен на столько-то процентов, руководит такая-то. Затем происходил осмотр и краткий обмен мнениями. Потом двигались дальше — впереди председатель и секретарь, позади всех — молчаливая Гозель.
Так они дошли до ковров Гюльсум-эдже, которая, не дав никому раскрыть рта, сразу предъявила председателю претензии.
— Я не согласна с комиссией, — заявила она. — Тут я вижу Гозель-эдже с вами ходит. У нее свои ковры здесь висят. Она о других будет только дурное говорить.
Председатель нахмурился и ответил, что он учтет это замечание. Всем стало неловко, и на этот раз ковры осматривали молча. Лишь молодой человек не выдержал и сказал:
— Ваши ковры, Гюльсум-эдже, сами за себя дурное говорят. Вы только взгляните сюда — ну разве у хорошего ковра края могут быть такими неровными? А здесь даже близорукий человек заметит, что узор спутан. Да и план вы не выполнили. Зачем же попусту людей чернить?
— Вот всегда так, — пробурчала Гюльсум. — Коня куют, а ишак тоже ногу поднимает. Молод еще мою работу судить…
Гозель-эдже не произнесла ни слова и отошла. Другие члены комиссии двинулись за ней. И еще раз она не стала дожидаться остальных — это когда комиссия надолго задержалась у ковров колхоза "Новая жизнь". На вопросы пришлось отвечать Бахар, чем она была немало смущена.
Комиссия дважды обошла весь зал и остановила свой выбор на коврах пяти мастерских, в том числе и мастерской колхоза "Новая жизнь", взыскательно отобранных из всей выставленной продукции. Их сняли со стен и разостлали посреди помещения в пять рядов. А Гюльсум-эдже, никого ни о чем не спрашивая, тоже сняла три своих ковра и постелила их рядом с отобранными. Члены комиссии сделали вид, что не заметили ее суетливых действий, и ничего ей не сказали. Они обменивались короткими репликами и придирчиво разглядывали работу этих мастерских.