— Вы будете их провожать на вокзал?
— Да, конечно.
— В таком случае вот вам мой адрес, приезжайте все вместе прямо к нам на Плехановский, и от нас поедем на вокзал. Билеты возьмите до Самтреди, а оттуда на лошадях до нашего селения не так далеко…
Таким образом неожиданно разрешился вопрос о поездке, Гоги.
Смагин не мог поехать вместе с ними, так как у него было заранее назначено несколько лекций. Он навестил их только через месяц.
Приехав в Самтреди в 11 часов утра, еще из окна вагона он увидел на перроне Гоги, около которого стояла миловидная девушка. Когда Смагин вышел из вагона, они подбежали к нему, радостно улыбаясь.
Гоги не успел еще познакомить его со своей спутницей, как она обняла и поцеловала Смагина, как будто знала его с детства.
— Это Мзия, дочь Теймураза Арчиловича Куридзе, — сказал Гоги. — Она у нас особенная…
— Это у кого это «у нас»? — шутливо переспросила его Мзия, делая попытку взять из рук Смагина маленький чемодан.
— Ни за что, — запротестовал Смагин, — ведь я пока еще не дедушка…
— Все равно вы гость, и вы с дороги. Гоги тоже взялся за ручку чемодана.
— Этого еще недоставало, — рассердился Смагин.
— Да я уже поправился, Александр Александрович!
— Все равно, — заупрямился Смагин.
К ним подошел молодой парень в гурийской шапочке.
— Ну, вот и наш Бичико, — радостно воскликнула Мзия, — он–то уж не позволит вам ломать наши обычаи… Скорее едем. Варвара Вахтанговна с таким трудом отпустила Гоги. Она будет волноваться.
Бичико выхватил из рук Смагина чемодан, и все направились к фаэтону.
Вскоре они уже мчались по извилистой горной дороге, весело болтая и смеясь. Бичико высвистывал какие–то арии и ожесточенно щелкал кнутом.
Отдельные картины — то какое–нибудь дерево, то изумрудно–зеленая лужайка, на которой шумная ватага молодежи располагалась на отдых, — переносили Смагина в далекое детство, казалось, что когда–то, давным–давно, он уже видел их. У него сейчас было такое ощущение, будто он едет на пикник.
Смагин не узнавал Гоги и изумлялся, как мог преобразиться человек за один месяц. Мзия оказалась необыкновенной девушкой. Она не блистала красотой, но от нее исходило обаяние, которое с первой секунды встречи располагало к ней и влекло. Гоги не сводил с нее глаз, хотя все время старался сделать вид, что не обращает на нее внимания. Это очень забавляло Смагина.
Когда они проезжали мимо широко разлившегося Риони, с горы казалось, что перед ними сверкает море.
— Вы в этих местах в первый фаз? — спросила его Мзия.
— К сожалению, да.
— Почему «к сожалению»? Скорее — к счастью, потому что нет большего счастья, чем видеть впервые новые места, особенно те, которые вы можете встретить только в Гурии.
— А для меня высшее счастье — видеть новых людей, — сказал Гоги.
— Ну, смотря каких, — засмеялась Мзия.
— Таких, которые мне нравятся, — с лукавой улыбкой произнес Гоги.
Смагин смотрел на деревья, усыпанные золотыми листьями, на отвесные скалы, на вьющуюся лентой дорогу, и ему казалось, что он не едет, а плывет среди разорванных облаков, сквозь которые ему протягивали свои ветви гигантские деревья, корнями уходящие в недра неподвижных гор.
Около покосившегося деревянного моста работали крестьяне, заменяя подгнившие бревна новыми.
Глубокий старик, не принимавший участия в работе, стоял в стороне, опираясь на суковатую палку. Слезящимися глазами он внимательно окинул проезжавший мимо фаэтон.
— А когда же Чохатаури? — спросил Смагин у Гоги.
— Да мы уже подъезжаем, вот за этим поворотом, — ответил тот, — а там рукой подать до нашего… то есть до этого самого селения, в котором мы гостим.
— Разве оно не ваше? — тихо проговорила Мзия. Гоги покраснел. Смагин сделал вид, что не слышал слов Мзии.
В Чохатаури передохнули, после чего свернули на другую, более узкую дорогу и минут через двадцать приехали в селение. У калитки дома их уже ждала Варвара Вахтанговна. Она обняла Смагина. Не успел он опомниться, как к ним подбежала Мзия:
— Мама требует, чтобы вы сейчас же шли обедать.
— Мзия была бы замечательной переводчицей, — засмеялась Ольга Соломоновна, выходя вслед за дочерью и здороваясь со Смагиным. — Я сказала «прошу», а она перевела «требую».
Обед прошел оживленно. Ольга Соломоновна была прекрасной хозяйкой, обладавшей к тому же большим тактом, сказывавшимся в искусстве угощать гостей. Ей было около пятидесяти, но выглядела она гораздо моложе. Лицо ее освещала приятная, добрая улыбка, в которой иногда проскальзывала грусть.
Гоги и Мзия шутя пикировались, Варвара Вахтанговна была явно чем–то озабочена. Смагин заметил это еще у калитки.
После обеда она сейчас же попросила Смагина к себе.
Когда он зашел в ее комнату, ему показалось, что он снова в Тифлисе, на Судебной улице, в знакомой квартире Обиташвили. Не хватало только огромного старинного шкафа орехового дерева, разделявшего комнату на две части. Остальное все было такое же — и занавески, и коврик, и синяя керосинка. Создавалось впечатление, что все вещи, без которых не могла обходиться Варвара Вахтанговна, сами примчались сюда вслед за ней.
Заметив, что Смагин с любовью оглядывает все эти хорошо знакомые ему предметы, она улыбнулась. Перед ним снова была прежняя Варвара Вахтанговна, все ее тревоги отошли куда–то в сторону.
— А сейчас я заварю крепкий чай, — сказала она с той необыкновенной теплотой, которая еще раз напомнила Смагину тифлисские вечера на Судебной улице. — Я знаю, что вы с одинаковым удовольствие пьете чай и до и после обеда.
— Сегодня, после дороги, буду пить его с наслаждением.
— И с вареньем, — добавила Варвара Вахтанговна, — сама его варила здесь.
Они уселись за небольшой столик, около которого, как и в Тифлисе, на полу красовалась синяя керосинка. Лицо Варвары Вахтанговны снова затуманилось.
— Варвара Вахтанговна, что с вами? Вы чем–то встревожены?
— Ах, дорогой Саша, простите, что я вас так называю…
— Варвара Вахтанговна, родная, зовите меня так, мне это в тысячу раз приятнее.
— Я должна с вами поговорить, я так ждала вас… ведь с Гоги творится что–то неладное.
— Неладное? — переспросил Смагин.
— Ну конечно. Получилось, как это говорится, из огня да в полымя.
— Неужели вы имеете в виду…
— Вы уже догадались? — Разумеется.
— Но ведь это ужасно. Смагин был удивлен.
— Варвара Вахтанговна, может быть, мы говорим о разных предметах?
— Не думаю.
— В таком случае я не совсем вас понимаю. Ведь самое главное — это то, что Гоги поправился, и даже раньше того срока, о котором мы мечтали.
— Это, конечно, главное, но это уже в прошлом, а в настоящем главное другое. И это меня убивает. Он хочет… он мне говорил про Мзию. Но ведь это безумие! Он еще ребенок. В его годы жениться — это загубить жизнь. Другого слова не подыщешь. Саша, дорогой, только вы можете ему внушить, вы — единственный человек, которого он послушает. Он с вами считается, он вас уважает…
— Ах, Варвара Вахтанговна! В таких вопросах никто никогда никого не слушает.
— Нет, Саша, вы ошибаетесь. Он не может не послушаться разумного совета, особенно если совет исходит от вас.
Варвара Вахтанговна, дорогая, прежде всего успокойтесь, вы все это принимаете слишком близко к сердцу.
— Но ведь Гоги у меня один! Это мой единственный сын, не могу же я…
— Рано или поздно, но все сыновья женятся.
— Рано или поздно, но не чересчур рано.
Чувствуя, что Варвару Вахтанговну невозможно переубедить, Смагин решил подойти к вопросу с другой стороны.
— А как Мзия? — спросил он. — Без ума от него.
— Ольга Соломоновна этому сочувствует? Варвара Вахтанговна глубоко вздохнула:
— Вот этого я не знаю.
После небольшой паузы она добавила:
— Я считаю неудобным говорить с ней на эту тему… раз она хранит полное молчание.
— Знаете что, — неожиданно для самого себя предложил Смагин, — я поговорю…