По мере того, как необычные люди эти продвигались по улице, аккуратно обходя коровьи лепёхи и шустро прыгая через лужи, в воротах возникал и стар и млад. Скрипач улыбался, приподнимал шляпу. Какой там! Женщины сразу начинали безразлично крутить головами. Белобилетники, крякнув, опускали глаза, лезли за спасительными кисетами. И, продырявленные изумлением, стояли ребятишки; и вожжи зелёные распущены были по ним.
Не успели музыканты свернуть за угол, а на грызулинский двор со всей улицы уже мчались женщины. Лихорадочные, красные, нетерпеливые. Но что им могла сказать Зинка? Одно только, что отца зовут Мишей, а сына Яшей. Всё, бабоньки!
Забесновались женщины. А мать-то, мать где?!
Зинка опять руками развела. Чем ввела женщин в ещё большее волнение.
– Так жанатый он иль нежанатый?!
Зинка изогнула бровь волной:
– Кто? Старшой или меньшой?…
– Да старшой, старшой! В шляпе! Куды меньшому-то ещё? – (Ну, всё надо вдалбливать этой бестолковой Зинке!) – Ну, чего молчишь? Зинк?… Да будешь ты говорить, чёртова баба! – Напряжение достигло той черты, за которой женщины уже ни за что отвечать не могут.
– Так кто его знает? – Зинка смотрела в небо. – Может, жанатый, а может… и нежанатый!
Тьфу! Чёртова баба! Вот задачку задала!
Ворча, с досадой растекались женщины с грызулинского двора. Всех их раздирало самое жгучее женское противоречие: женатый или неженатый? Если женатый, значит, принадлежит другой. Сопернице. Считай, отрезанный ломоть. Это плохо. Но с другой стороны – если неженатый… А почему? А почему до сих пор не при деле? А почему отлынивает от прямых своих обязанностей? Уклоняется почему? А?!.. Это ещё хуже.
Да-а, было отчего заболеть голове!
Однако, как сказал Зинке сам Миша, на одной улице двух секретов не бывает. Оказалось, что он не женатый, а скорее – разведённый, и у Яши есть мать, но живёт в другом городе… Ага! Значит, фактическа! – тут же заключили бабы. Мише раз-ведёна, а Яше – фактическа. Всё встало на места. Но, обратно – кто кого бросил: Миша фактическу или та его? Жить-то стала она в другом городе? Когда Яше и года не было? Вот вопрос вопросов! И Зинка чёртова узнать до конца не может! Ну как тут быть? Что думать?
И тут фантазия неостывающих женских голов поскакала в двух противоположных направлениях. Клоповна, здоровенная бабища под пятьдесят, смертным боем лупцующая своего замухрышку-мужа, вещала: «И не говорите, бабоньки! И слушать не буду! Тут всё в ней – в фактической. Видать, такая змеюща подколодная была, что взял Миша своего Яшу, заплакал, бедный, и пошёл куда глаза глядят. Так и было». И подводила черту: «Оне, бабы-те, чё хошь с мужиком сделать могут. Хошь со света сжить, а то и того хуже – при живой жене пенсинером сделать… Всё могут, подлые! У-у, стервы!» Пудовым кулаком Клоповна грозила куда-то в сторону озера Поганки, забывая как-то при этом, что и сама, в некотором роде, относится к лучшей половине человечества, и проклятья её «подлым», выходило, и к ней относятся самой. А если вспомнить, с какими фонарями Клоп разгуливает, её законный, то не без основания…
«Ой, не могу! Ой, держите меня! – с фальшивой натугой смеялась Лаврушкина Пашка. – Да разве мужик с грудным дитём уйдёт от живой матери? Вы чё, бабы, сдурели? Куда он с ним пойдёт? В какой город?… Не-ет, бабоньки, – Пашка мечтательно заводила глаза в небо, – тут наверняка завлекатель. Он и есть!.. Завлекатель – как всегда? Завлекает, завлекает, а закроет баба глаза, снова откроет… и в другом городе уже!» Пашка испуганно вытаращивала глазёнки на подруг, явно намекая на свой опыт. Когда её Лаврушка валялся в болотах Финляндии в обнимку с начавшимся туберкулёзом, был у Пашки завлекатель. Был! Чему живое подтверждение – трёхлетний Валерка. Вот он – судорожно ковыряет в носу, с испугом дёргает мать за руку. А вот насчёт другого города, тут ты, баба, врё-ёшь. Не было другого города. Не было! Завлекатель был! А города не было!.. Вся конница поскакала совсем по другой дороге.
Как бы то ни было, жгучий вопрос был притушен, поостыл. В улице перестали пугаться чистеньких музыкантов, привыкли к ним, и на вежливо приподнимаемую Мишину шляпу дружно и торопливо кивали в ответ. Звать их стали уважительно и просто: Миша и Яша. И каждый вечер видя, как серьёзные, сосредоточенные музыканты с футлярами прыгают через лужи к театру, женщины невольно сравнивали с ними своих законных и завлекателей, и сравнение это было явно не в пользу ни первых, ни вторых.