Ближе к старой польской границе снова стало холоднее и снега больше. Велосипед теперь только мешал. Ирена с большой неохотой оставила его, наконец, под раскидистой сосной. От длительного одиночества она стала разговаривать сама с собою. Шла и думала вслух. От этого становилось легче на душе и не так страшно одной в густом лесу.
Однажды мимо нее пронеслось небольшое стадо серн. Вслед за ними пробежал заяц-беляк. Он остановился на минуту, глянул на Ирену удивленным влажным глазом, похожим на серебристо-черную бусинку, и скрылся сразу в голых зарослях орешника, запутывая следы. Ирена замерла, прислушалась. Она подумала, что за животными, возможно, охотятся немцы и вот-вот заметят ее. Сердце гулко стучало. Но в лесу было по-прежнему спокойно, тишину нарушал лишь стук шишек, падающих на землю, да далекий гул самолета.
До Аленштейна оставалось еще сто пятьдесят километров. Ирена прошла их за четыре дня. На двенадцатый день, под вечер, она увидела вдали большой город с острыми черепичными крышами высоких домов, костелами и хорошо сохранившимся рыцарским замком. Это был знакомый Ирене по открыткам Аленштейнский замок. Значит, отсюда до Гралева не больше трех дней пути… Но сил уже не было. Она брела, проваливаясь в глубокие сугробы. Голод гнал ее к людям.
Миновав Аленштейн, она отважилась подойти к ближайшей деревне. Крадучись, подползла к погребу крайнего дома, прислушалась. Нигде ни звука. Толкнула дверцу и спустилась по ступенькам вниз. Пошарила руками вокруг себя, огляделась — прямо над головой висел копченый окорок. Ирена отрезала от него большой кусок и спрятала за пазуху. С полки взяла мороженые яблоки, банку варенья и тут же выбралась из погреба.
Где-то близко скрипнула дверь, послышались мужские голоса, залились лаем собаки. На снег рядом с Иреной легла широкая полоса света. Девушка притаилась за забором, затаила дыхание. Голоса отдалились, только собаки продолжали лаять. Начинало светать, нужно было скорее уходить в лес. Ну, вот и он! В лесу она немного поела, зарылась в хвою и тут же уснула. Проснулась, когда уже смеркалось. Пора в путь. Еда и сон подкрепили ее, и она прошла километров двадцать пять.
Ночь была на исходе. Сплошная темная стена деревьев стала раздвигаться. Ирена еле передвигала ноги и уже высматривала удобное местечко, где бы отдохнуть, как вдруг…
— Хальт! Вер ист да?[14]
В нескольких шагах от нее, словно из-под земли выросла фигура немецкого часового в белом маскхалате. Он, видимо, охранял те длинные строения на краю леса, которые Ирена только сейчас приметила. Она инстинктивно подалась назад, но было уже поздно.
Вспыхнул яркий луч карманного фонаря. Он ударил прямо в глаза, ослепил. Увидев перед собой молодую женщину с горящими обветренными щеками и выбившимися из-под платка завитками светлых волос, немец успокоился, отвел фонарь, подошел вплотную и потребовал документы.
— У меня нет документов, — ответила Ирена на отличном немецком языке. — Я их оставила дома.
— Ах, так! Что же ты здесь делаешь ночью? — спросил немец.
— Я еще вчера ушла за дровами и заблудилась.
— Заблудилась?! А где ты живешь?
— В деревне Уздау, под Нейденбургом. Зовут меня Эрна Шредер.
— В Уздау? Однако далеко ты забралась, Эрна! — Немец недоверчиво присвистнул. — Пойдем со мной, надо разобраться. Здесь запретная зона, посторонним ходить нельзя. — И немец махнул автоматом туда, где виднелись контуры большого барака и горел слабый свет.
«Вот и все! Поймали все-таки и почти у самого дома», — думала с болью Ирена, шагая за немцем.
Вдруг часовой резко обернулся, перекинул рывком с груди на спину автомат, противно захихикал и пошел на Ирену. Кругом стояла жуткая звенящая тишина. Даже лес, казалось, замер в испуге. Ирена попятилась назад, прижав руки к груди, лихорадочно соображала: «Что делать? Кричать? Не поможет. В бараках тоже немцы».
Когда солдат прижал ее к дереву, она процедила сквозь стиснутые зубы:
— Оставь меня в покое! Все равно не дамся!
Но солдат не обратил на эти слова никакого внимания. Она видела в предрассветном сумраке его нетерпеливые белесые глаза, пожелтевшие от табака зубы. Чувствовала на своем лице его частое дыхание. Он уговаривал, требовательно настаивал:
— Не упрямься, Эрна! Поцелуй же меня, малютка! Ну!
Ударить? Он застрелит ее, как собаку, хотя она и «немка». И это рядом с домом! После всего пережитого! Умирать так глупо. Но тут она вспомнила, что у нее в кармане нож. Им хозяйкина сестра Эмма резала свиней… Ирена достала его, когда солдат пытался повалить ее на снег. Шинель у него распахнулась, и Ирена с силой ударила немца в грудь. Нож вошел мягко и легко…