Тропинка, светлая под луной, вела в гору. За поворотом остались голоса, окликающие Славку. Скоро крутизна увеличилась, и бег перешел в быстрый шаг. Дыхание участилось, слезы высохли. Осталась горькая жалость к себе, совершенно одинокому, никому не нужному, да укор за глупое поведение: «Не начни я толкотню, не попали бы в провал. И остались бы в том мире, улетели домой. И спал бы я в постели, а не смотрел с края обрыва...»
Громадный камень, снизу похожий на сундук или ящик, вблизи оказался куском скалы с неровными краями. Славка выбрал рядом с ним плоский обломок, сел, прислонившись спиной. Камень поделился теплом, оставшимся от дня.
- Не хочу никого видеть, - сказал Славка, и камень поддержал его негромким гулом.
А может - показалось. Но не с кем обсудить, так это или нет. Раньше для таких разговоров существовал папа. А теперь его нет. И никогда уже не будет... Предательские слёзы снова потекли, будто знали, что Славка их сдерживать не станет. Для кого стараться? Папа не узнает и не похвалит. А мама всегда спорила с папой, доказывая, что слёзы - признак тонкой души...
За спиной кто-то оступился. Обернувшись, Славка заметил тень.
- Кыш ты, - он хлопнул в ладоши.
Тень метнулась в сторону тропы, увлекая за собой мелкие камушки. Все стихло. А слёзы потекли снова. Всхлипывая, мальчишка вспоминал, вспоминал и вспоминал прошлое. Такое недавнее и такое безвозвратное. Как жаль, что не исправить в нём ни единого слова, ни единого жеста. А ведь мог бы не грубить маме, не огорчать враньем папу. Мог. И уже никогда не сможет. Осознание того, что жизнь, как лист бумаги, пишется сразу начисто, без права на исправление - поразило Славку. Как же он раньше этого не понимал?
- Всё. Больше никаких дурацких поступков. Сначала думать, потом делать.
Всхлипывание прекратилось. Мысли о родителях не ушли, они отступили в тень, не мешая думать о другом. А почему, собственно, все решили, что вернуться в то время нельзя совсем? Подумаешь, первая попытка не удалась! Надо делать вторую, третью, четвертую, пока не получится. Папа всегда говорил, что сдается только слабый духом. У него на экране компа девиз написан: 'Нет невозможного, есть труднодостижимое'.
Нет невозможного... Нет невозможного...
*
Солнце светило в щеку. Славка прикрыл глаза ладонью, откачнулся от 'Сундука'. Надо же, так и уснул, сидя! Он решительно встал, через голову стянул сумку. Осторожно подошёл к самому краю, глянул вниз. Пятна кострищ вокруг глубокой воронки напоминали о неудаче с возвратом.
Вдали, на поле копошились маленькие фигурки. Скакал одинокий всадник, вдоль опушки брело стадо. Жизнь Затулья шла своим чередом. Пора и Славке занимать место в этом мире. Может, навсегда. Но лучше - ненадолго. В конце концов, безвыходных положений не бывает!
Хозяева леса и воды
Четверо младших сестер Ждана спали в горнице, а Славка и рус предпочитали сеновал. С первыми петухами родители парня поднимались, начинали греметь посудой, хлопать дверями. С мычанием и блеяньем домашняя скотина примыкала к общему стаду. Завтрак - вчерашняя каша, сметана, ломоть хлеба. И все отправлялись на покос. Кроме малявок пяти- и шестилетнего возраста. Эти пололи и поливали грядки.
Подвода поскрипывала, доставляя косарей на очередной луг. Там они уступом врезались в росистую траву. Славка шел последним - у него получалось плоховато. Коса не спешила подчиняться - она своенравно завышала высоту среза или же втыкалась в землю. Причем с разбега, заставляя мальчишку спотыкаться, выдергивать её, спешно обтирать кромку травяным жгутом.
Сегодня роса сошла с травы слишком рано - день выдался жаркий и ветреный. Ворон, отец Ждана, коренастый, смуглолицый, добил прокос до конца:
- Ворошить останемся. В такую сушь с ветерком сено мигом подвянет, глядишь, завтра и соберем.
- Батя, сегодня никак, - прямо глядя Ворону в глаза, отказал сын, - меня старшим поставили, недорослей учить. Завтра - да, мы твои...
Махнув рукой, отец снял соломенную шляпу, смахнул пот, отвернулся, бормотнув:
- Нахлебники. И ты и твой воевода!