В начале мая солнце стало пригревать по-весеннему даже вблизи Северного полюса. Началась постепенная эвакуация научных групп с дрейфующих льдов. Наша база находилась на льду 21 день. Много было собрано материалов, записанных в виде таблиц в полевые книжки; много было поднято из разных глубин океана проб морской воды. На берегу имелась хорошо оборудованная гидрохимическая лаборатория, куда мы с прилетавшими к нам самолетами в специальных утепленных ящиках отправляли бутылочки с водой. Там в лаборатории главный гидрохимик экспедиции П. Г. Лобза выполняла многочисленные анализы.
Планктон — мелкие живые существа, населяющие толщу вод океана, — который мы вылавливали специальными сетками, был законсервирован в стеклянных банках, залит спиртом и формалином. Эти коллекции мы повезем с собой в Ленинград, где гидробиологи Зоологического института займутся их изучением. В специальные вкладыши были законсервированы колонки грунта. Их мы тоже повезем в Ленинград. Они будут подвергнуты сложному лабораторному анализу.
Наши сборы домой пришлось ускорить. 6 мая поперек льдины прошла трещина. Она то сходилась, то расходилась — «дышала», как говорили мы. Естественно, что летчики нервничали. Прошло еще два дня — рядом образовалось большое разводье. Летчики стали прогревать моторы и теперь весьма настойчиво приглашали нас улететь как можно скорее.
Но непредвиденная задержка. Геофизик Константин Куприяновпч Федченко улететь не может. В начале работы у стенки лунки он опустил на разные горизонты несколько геометрических приборов для регистрации потока космических лучей, и до последних минут не смотрел за ними. И вот когда уже все сборы были закончены, Федченко обнаружил, что тросики, на которых были подвешены приборы, вмерзли в лед. Пытаясь осторожно вырубить пешней трос, Федченко никого не подпускал к лунке. Но у него ничего не получалось. Летчики требовали бросить все и садиться в самолеты, ибо дальнейшее пребывание на льдине стало рискованным, — с края ледяного поля были слышны звуки торошения. Но Константин Куприянович заявил мне, что приборы он не бросит и останется здесь.
Положение складывалось трагикомическое. Летчики делегировали к нам Михаила Васильевича Водопьянова, который, будучи в составе экспедиции пилотом-консультантом, в последние дни находился на нашей льдине.
Обычно спокойный, Михаил Васильевич на этот раз начал сердиться, приказывая садиться в самолет.
Увидев на глазах Федченко слезы отчаяния, я решился на крайнее средство. Тут же на морозе снял куртку, свитер, а затем и нижнюю рубашку.
— Ты что, нырять хочешь? Да ты в своем уме? — закричал на меня Водопьянов.
Я объяснил, что тросики надо перекусить, и, взяв в руки клещи-кусачки, попросил крепко держать меня за ремень брюк.
Водопьянов понял, что это, пожалуй, единственный выход. Приборы висели на разных горизонтах — самый нижний был на глубине одного метра от поверхности.
Водопьянов крепко ухватил меня сзади за ремень, я нагнулся над лункой, запустил руки, голову и плечи в ледяную воду, быстро откусил тросики и вытащил нижний цилиндр. Висящие выше цилиндры достать было проще.
Через несколько минут мы благополучно взлетели. Воздушная высокоширотная экспедиция 1948 года, получившая название «Север-2», закончилась…
А три месяца спустя я был назначен начальником экспедиции на гидросамолете. На борту находились геолог В. А. Токарев, инженер-аэромагнитолог И. Л. Нерсесов, магнитолог Н. А. Миляев, аэрометеоролог Н. Н. Шпаковский. А командиром самолета был И. И. Черевичный.
Летали мы над берегом, над островами и снова надо льдами Центральной Арктики.
Основной задачей экспедиции стала аэромагнитная съемка, которую выполняли геофизики с помощью специальных приборов, установленных на борту самолета. Геолог Токарев должен был увязать данные съемки с геологическим строением обследуемых пространств. Когда мы находились к северу от Новосибирских островов, я, конечно, рассказал товарищам о работах, выполненных здесь в апреле — мае. По-видимому, предположения о хребте в какой-то мере повлияли на выводы В. А. Токарева о подводном геологическом строении Центральной Арктики. Попутно Н. Н. Шпаковский выполнял наблюдения за погодой, а я наносил на карту состояние льдов.
Август — середина лета. Поверхность льдов всюду покрывал кружевной узор озер талой воды — снежниц. На старых льдинах дно снежниц было голубым, на более молодых полях снежницы имели зеленоватый цвет, а на тонких, совсем молодых льдах они превратились в промоины темного цвета.