Сейчас она встретила царственного внука с благосклонной улыбкой.
- Ты мчался как Пегас! За это заслужил первую награду, как победитель. Золотой венок украсит твою голову в конце праздника. Ты на коне выглядишь непобедимым центавром!
Царевич преклонил колено перед бабушкой и приложился губами к ее надушенной руке. Определение царицы мгновенно разнеслось по всему полю. Он признан лучшим всадником в этом году и завоевал золотой венок. А ведь это его первое участие в настоящих скачках.
Победитель горделиво оглядел улыбающихся придворных, его переполняла радость, внутреннее торжество. Он - первый!
И тут молодой Перисад сморщил нос, как бы оскалился. Некрасивая, дурная привычка, от которой он не мог избавиться до смерти. Откуда он взял эту гримасу, бабушка недоумевала, не однажды делая внуку замечание не морщить нос. Он давал слово следить за собою, но гримаса сама появлялась на его лице. Смущенные царедворцы сделали вид, что ничего не заметили, но уловили странный звук. Это Камасария досадливо зашипела, как гусыня. Гримаса на лице наследника, да еще такая некрасивая, действительно дело досадное.
Ио царевич уже оправился и как ни в чем не бывало разговаривал с отцом, почтительно склонив голову. Из-под кокетливой шапочки выбивались локоны, завитые искусным цирюльником с помощью яичного белка.
- Стань позади отца,- тихо приказала ему старуха, - и смотри в сторону ноля. Сейчас начнется марафонский бег крестьянских юношей.
- Фи! - сморщился царевич.- Они будут бежать в своих холщовых рубахах. Варварское зрелище.
- Тсс...- строго остановила его бабка,- ты должен привыкать к виду и обычаям всех народов и племен, собранных твоими царственными предками под своей десницей.
Царевич подчинился. Старший Перисад усмехнулся в ответ на замечание сына. Он был вполне согласен, что нечего любоваться состязаниями деревенских парней. Он только что выпил огромную чашу кисловато-сладкого кавказского вина и сейчас испытывал приятное расслабление во всем теле и почти непреодолимое желание закрыть глаза и уснуть.
5
Полтораста юношей-сатавков, одетых по случаю праздника в белые домотканые рубахи, умытых и расчесанных, горели нетерпением бежать и ждали сигнала.
Односельчане, еле сдерживаемые цепью царских воинов, весело перекликаются с бегунами, подзадоривают их, ободряют.
- Эй, Паток! - кричит бородатый крестьянин,- Если отстанешь от других - все село наше обидишь! Будь первым и без царева подарка домой не возвращайся!
Рослый Паток кивает головой и смеется в знак своей готовности быть первым.
Каждому хочется перегнать всех и получить подарок из рук самого царя или царицы или быть увенчанным венком из листьев священного дуба.
За цепью воинов волнуется и шумит море люда. Все рады празднику, что так приятно нарушил однообразие трудовых деревенских будней. Крестьяне, особенно молодые, с увлечением участвуют в массовых хороводах, поют песни, танцуют, забывая в эти дни о нищете своей жизни. На целый год хватит разговоров о празднике, а победители в состязаниях будут героями до следующего сбора плодов.
В отдалении беспорядочным табором стоят бесчисленные повозки. Быки и лошади жуют сено. Слуги комархов, рабы и те, кто не получил права участвовать в праздновании, следят за скотом, варят на дымных кизячных кострах кашу для односельчан, которые с веселыми разговорами сядут в кружок для вечерней трапезы и по знаку строгого комарха опустят ложки в горячую снедь.
Среди конюхов и кашеваров находится и нескладный парень с зеленоватыми глазами, что с детским любопытством стараются охватить все беспредельное поле, пестрое от нарядов тысячной толпы, рассмотреть где-то далеко, возле дуба, нечто сверкающее, расцвеченное красными маками и голубыми васильками. Разноцветные хоругви отсюда кажутся пламенем костров, раздуваемых ветром.
Там царь! Царица! Необыкновенные люди, а может, и не люди, а боги. Дед рассказывал про них не всегда хорошее. Но и боги ведь не всегда добры к людям, насылают град и молнией зажигают дома и стоги сена. Но им кланяются, их умоляют, приносят им жертвы. Цари - тоже земные боги. О, посмотреть бы на них!
Парень давно уже пересек бы поле, протолкался через толпу и хоть одним глазом взглянул на диковинных людей-богов в необыкновенных одеждах, но комарх, уходя, наказал строго-настрого не отлучаться от повозки, пока он ходит с толпой односельчан. Счастливцы, они приехали сюда не лошадей кормить, но веселиться и танцевать вместе со всеми. В большинстве это дети более состоятельных крестьян. Отцы их делают старшине подарки и могут одеть прилично своих детей.
Парень вздыхает и гладит по шее равнодушного мерина. Тот глядит на него умными глазами, не переставая жевать.
- Все веселые, им хорошо, - говорит он коню,- только мы с тобою привязаны к телеге.
Кто-то смеется сзади. Парень быстро оборачивается. Это подошел от соседнего воза бородатый раб. Он держит в руке длинную ложку. К бороде пристала пшенная каша. С трудом произнося скифские слова, он говорит:
- Иди, паренек, посмотри, как побегут наши молодцы. Я постерегу твоих коней.
- А ты,- изумленно спрашивает парень,- разве не хотел бы посмотреть?
- Я?.. - Бородатый раб смеется беззвучно. - Я - нет! Мои праздники далеко. Там, - он указал черным пальцем на север. - Там живет мой народ. Он тоже поклоняется богу урожая и называет его Дающим богом. А меня зовут Саклаб. Не бойся за коней, я раб своего хозяина и никуда не уйду отсюда!
- Хорошо, посмотри за конями, подбрось им сена. Я скоро вернусь. Только взгляну, как наши деревенские побегут.
- Ладно, ладно.
Обрадованный, парень сломя голову кинулся к тому месту, где толпа была особенно густа и за нею белели рубашки бегунов. Он начал расталкивать людей, которые отвечали ему сердитыми окриками, а то и толчками.