Феофраст примолк, оглядывая столпившихся вокруг него юношей. Потом продолжал в раздумье:
— Определение Аристотеля изящно и остроумно. Но если растения берут пищу только ртом, погруженным в почву, то для чего служат им листья? Для чего нужны листья пальме, оливе, мирту, лавру, розам, левкоям? — Он широким жестом обвел сад.
— Листья украшают растение. Разве этого мало, учитель?! — воскликнул один из юношей.
Феофраст одобрительно посмотрел на ученика. Старику нравилось, когда в беседу вступали без приглашения.
— Я не берусь утверждать, что ты совсем неправ, мой друг. Листья действительно украшают растение. Но почему верхняя и нижняя поверхности листа столь различны? Обратил ты на это внимание? Почему листья многих растений поворачиваются к свету? Наконец, почему многие деревья и кустарники сбрасывают свое украшение на зиму?
Юноши молчали. И старый учитель не побоялся смутить их души неожиданной, ошеломляющей догадкой:
— Не служат ли листья растению вторым ртом?..
Легкий ропот пробежал в толпе.
— Учитель, как можно этому поверить?! — воскликнул юноша, который говорил, что листья украшают растение. — Как могут листья брать пищу, если они висят в пустоте?
Он выбросил руку вверх, как бы подкрепляя свои слова. Все невольно подняли головы. Там, в вышине, тихо шелестели похожие на перья заостренные листочки.
Феофраст помолчал, любуясь огромными пальмовыми листьями, которые он принимал за ветви.
— Природа любит скрываться, она ускользает от познания. Это сказал еще Гераклит из Эфеса.
Феофраст почувствовал усталость. Сделав прощальный знак рукой, он удалился.
Ученики расходились, страстно споря. Тот, который дважды перебивал Феофраста, сказал своему другу:
— Наш учитель очень стар, — ведь ему восемьдесят пять лет!
— Наш учитель очень мудр! — произнес второй, словно не слыша друга.
А старый Феофраст в это время уже покоился на своем ложе. Хорошо ли он делает, когда высказывает любимым своим ученикам то, что ему самому еще неясно? Да, хорошо. Пусть думают, пусть ищут. Да избавят их боги от непреложных, непререкаемых суждений, от пересказывания чужих мыслей…
Усталость как будто проходит. Исчезает ощущение тяжести в теле. Чудится Феофрасту, будто он уносится на легких волнах эфира куда-то в неведомые края. И раскрываются перед ним тайны природы, которые он всю жизнь мучительно старался разгадать.
Вот тело стало совсем невесомым. Но рассудок ясен. И Феофраст отчетливо говорит самому себе:
— Да, мы умираем тогда, когда начинаем жить… — Он с усилием поднимает веки. У ног его недвижно стоит раб. Сквозь окно видна верхушка пальмы с ее листьями-ветвями, похожими на огромные опахала.
— Пусть меня предадут земле здесь, в саду Ликея, — произносит Феофраст, взглядом обращаясь к рабу.
И раб безмолвно склоняет голову.
История одного заблуждения
В поместье под Брюсселем богатая брабантская дама принимала свою подругу. После обеда хозяйка повела гостью в зимний сад. Там, среди редкостных заморских растений, приезжая вдруг увидела скромную ивовую ветку, посаженную в непомерно для нее большой глиняный сосуд.
— Это все причуды моего мужа, — улыбнулась хозяйка, перехватив изумленный взгляд подруги. — Он объяснял мне смысл своего опыта, но я не все поняла… Представьте, не поленился просушить в печи всю землю, которая насыпана в горшок, и взвесить с точностью до унции! Ветку он тоже взвесил. И, видите, прикрыл горшок, чтобы сор не попадал в почву. Муж поливает иву только дождевой водой и никому не позволяет прикасаться к растению. Он сказал, что опыт будет продолжаться пять лет.
— Возиться пять лет с каким-то ивовым прутом! — воскликнула гостья. — Да ива растет без всякого присмотра в любом уголке наших Нидерландов. Ну и терпение же у господина Ван-Гельмонта.
— О, когда дело касается его опытов или его больных, которые вечно толпятся у наших дверей, то он очень терпелив.
— А правда ли, что господин Ван-Гельмонт никогда не берет с больных платы за лечение?
— Да, он считает это безнравственным, — сдержанно и с некоторым достоинством ответила хозяйка.
Брабантская дама довольно верно описала с внешней стороны опыт, поставленный ее мужем — Яном Баптистом Ван-Гельмонтом.