Что же это — западня? Ему не приходит даже в голову, что это все подстроено родней жены. Ведь его отвезли в Гэппинген, в водолечебницу, а уже тамошние врачи уговорили его показаться Целлеру.
Майер стучит в дверь. Молчание. Кулаки не помогают, — бьет ногами. Врываются два здоровенных служителя, у одного в руках веревка.
— Что здесь происходит? — возмущается Майер. — Вызовите из Хейльбронна мою жену; она засвидетельствует, что я здоров…
Но его хватают и привязывают к стулу.
Так проходит неделя, месяц, другой, третий. У него на теле — раны и ссадины от веревки и стула. Фрау Майер не появляется. Лишь иногда, в сопровождении служителей, заходит фон Целлер. Он с той же неизменной улыбкой, как бы мимоходом спрашивает: продолжает ли доктор Майер настаивать на том, что он открыл всеобщий закон природы. Продолжает… Дверь камеры захлопывается, щелкает замок.
Сомнений быть не может: фон Целлер считает, что Майер болен манией величия. Сам Целлер пришел к такому убеждению, или статьи тюбингенских профессоров привели его к этому выводу?..
Смирительные рубашки, смирительные стулья и кровать… Рубцы от веревок, истязания! И это медицина!
Через год фон Целлер выпустил свою жертву. Через год! Пациент не отказался, правда, от своих идей, но истязатель с врачебным дипломом был опытен в своем деле, он видел, что человек сломлен, раздавлен. И это было так.
После целлеровского «лечения» требовался отдых, и Майера отправили в Швейцарию. Потом он вернулся домой и уединился в своей комнате наверху. Он никуда не выходил, ни с кем не переписывался. Он не перечил жене, изредка принимая, по ее настоянию, больных. Он стал иногда выпивать, стал говорить, что верит в бога и считает себя христианином; он, своим открытием совершивший революционный переворот в естествознании, неодобрительно отозвался о «Происхождении видов» Дарвина. Какая услада для фрау Майер и всего семейства Клосс!
Так прошло пятнадцать лет. Он написал за эти годы небольшую статейку «О лихорадке». Клоссы ее одобрили…
О нем стали забывать. Его заживо похоронили. Либих, выступая в Мюнхене в 1858 году с речью в ученом собрании, сообщил с горечью, что первооткрыватель закона, составляющего основу современного естествознания, доктор Роберт Майер, нашел раннюю смерть в сумасшедшем доме. Весть эта попала в газеты. Потом поместили где-то на задворках, мелким шрифтом, опровержение, но оно прошло незамеченным, и профессор Поггендорф — редактор «Анналов физики» — в биографическом словаре, который он издавал, тоже тиснул заметку о докторе Роберте Майере, родившемся там-то, тогда-то, умершем тогда-то, авторе таких-то работ. Не смог лишь Поггендорф упомянуть ту статью Майера, которую похоронил в своих бумагах: рассеянный профессор начисто забыл о ней.
Между тем мир заговорил о хейльброннском докторе. Его избрали членом Парижской Академии наук и почетным доктором швейцарского общества естествоиспытателей. Лондонское Королевское общество присудило ему золотую медаль. А он по-прежнему жил в Хейльбронне под надзором Клоссов, в густой стоячей атмосфере мещанского недоброжелательства. Изредка он выходил на прогулку — в скромном сюртуке, в круглой шляпе, опираясь на палку.
В 1869 году его уговорили принять участие в съезде немецких естествоиспытателей, созванном в Инсбруке. Он выступил с речью, в которой высказал удивительные мысли, понятые по-настоящему много лет спустя. На миг явился перед ученым миром прежний Майер. Но и этот миг не прошел для него безнаказанно. Некий Карл Фогт, комментируя в газете инсбрукскую речь Майера, намекнул, что такие вещи может высказывать лишь человек, выпущенный из сумасшедшего дома!..
И умирал он трудно. Зимой 1878 года у него образовалась опухоль на руке.
— Это опасно, Роберт? — встревоженно спросила жена.
— Это значит, что в королевстве датском попахивает гнилью, — с усмешкой ответил Майер, цитируя Шекспира.
— Ах, Роберт, ты всегда был так жесток!.. — Она стиснула руки, и на глазах ее показались слезы.
Вскоре у него, в добавление к опухоли, сделалось воспаление легких, от которого он и умер.
Канцлер Тюбингенского университета, профессор Рюмелин после смерти Майера поместил о нем статью в той же аугсбургской газете, которая довела в свое время хейльброннского доктора до попытки самоубийства. Рюмелин с профессорской обстоятельностью доказывал, что все работы Майера, написанные им после пребывания в лечебнице для душевнобольных, не имеют ценности, поскольку являются плодом нездорового воображения. Ну, а то, что написано до пребывания в лечебнице? То следует тоже взять под сомнение, заявляет Рюмелин. Ведь известно, что еще в студенческие годы Майер проявлял признаки ненормальности.