— Пелагея, зажгите лампу, — велит он горничной.
Пелагея жмурится от яркого света двенадцатилинейной керосиновой «молнии». А Фаминцын бормочет про себя: «Слабо, очень слабо; надо придумывать что-то…»
В пятидесятые годы XIX столетия на естественном отделении Петербургского университета учились два молодых человека из состоятельных семей. Оба слушали лекции ботаника Льва Семеновича Ценковского, знатока низших растений. Оба под его влиянием увлеклись тем, чем, казалось, невозможно увлечься столичному богатому юноше: водорослями, лишаями (так называли в ту пору лишайники) и еще грибами.
Молодые люди подружились, хотя были разного возраста и учились на разных курсах. Дружба эта, скрепленная общими научными интересами, прошла через всю их жизнь.
Учились друзья с блеском: старший получил в университете золотую медаль, младший — серебряную. Впоследствии оба достигли европейской известности, оба стали академиками.
Один из друзей, Андрей Сергеевич Фаминцын, окончил университет в 1857 году, другой — Михаил Степанович Воронин — годом позже. И тогда же они вместе на собственные свои средства уехали совершенствоваться за границу.
Фаминцын принял на себя роль гувернера, — он был старше друга на три года. Но, по совести, на роль воспитателя годился больше Воронин, он был бесконечно терпелив и мягок.
Чужбина еще больше сблизила их. Фаминцын как-то, преодолев свое отвращение ко всякого рода исповедям, признался своему другу, что естествоиспытателем он стал по чистой случайности. До последнего класса гимназии он не задумывался над своим будущим.
Отец Фаминцына, отставной офицер лейб-гвардии драгунского полка, и мать, баронесса Местмахер, воспитывали своих детей в строгих правилах религиозной морали. Во время говения, когда верующие постом и молитвами приготовляют себя к обряду причастия, в доме Фаминцыных не разрешалось читать ничего, кроме книг религиозного или научного содержания. И вот однажды, великим постом, Андрей, гимназист-старшеклассник, томясь от скуки, рассеянно принялся листать университетский «Курс физики». Листал, листал, а потом вдруг припал к книге, забыв обо всем на свете. В «классической» гимназии тех времен главное внимание уделяли греческому и латыни. Естественных наук гимназисты едва касались. Беглый перечень законов и формул не мог разбудить воображения молодых людей. То, что Андрей Фаминцын вычитал в хорошей, обстоятельной книге, явилось для него откровением. Он уверовал в человеческий гений.
Выбор был сделан. Андрей Фаминцын, получив аттестат зрелости, стал студентом физико-математического факультета Петербургского университета. Увлекшись на естественном отделении этого факультета ботаникой, он не забывал ни физики, ни химии. Они еще ему пригодятся…
Приехав в Германию, друзья обосновались сначала в Гейдельберге. С полгода они работали здесь в хороших университетских лабораториях (больше всего и влекли русских молодых ученых за границу лаборатории, — на родине ставить опыты было негде), а потом перебрались во Фрейбург. Тут Воронин близко сошелся с Антоном де Бари, известным немецким микологом — знатоком грибов. Впоследствии, посвятив себя уже целиком грибам, Михаил Степанович выполнил несколько научных исследований совместно с де Бари. Они даже издавали вдвоем научный журнал (один — живя в Петербурге, а другой — во Фрейбурге) — «Морфология и физиология грибов».
Фаминцын целыми днями пропадал в химической лаборатории. Занимали Андрея Сергеевича на сей раз не водоросли, не лишаи, а виноград. Он попытался узнать, что происходит в ягоде, когда она зреет. В те времена мало кто задавался подобными вопросами. Но Фаминцын, видно, уже народился с таким складом ума: все, что он делал, было внове.
Воронин отыскивал, зарисовывал, описывал с великим тщанием и точностью никому не ведомые организмы. Этим он не только обогащал науку, но оказывал неоценимые услуги земледельцам, предостерегая их от возбудителей болезней растений. Фаминцын не открыл и не описал ни одного растения. Но к уже известным растениям он всегда подходил с какой-то новой стороны, вооруженный новыми приемами и новыми идеями. Он умел думать так, как никто до него не думал. И потому он сильно опережал время, как бы перескакивая в другой век. Это никак не вязалось с его внешним обликом, с его кажущейся чопорностью и сухостью, но это было так…
Фаминцыну удалось доказать, что при созревании в ягодах винограда меняется состав кислот и увеличивается содержание сахаров. Точными анализами он показал, что источником сахара служит крахмал, накапливаемый в созревающей кисти. Иначе говоря, молодой ученый попытался узнать, какие превращения претерпевают органические вещества в живой растительной клетке. Это были зачатки биохимии — науки, развившейся лишь в XX столетии. Фаминцын уверился, что узнать все тайны растения можно, лишь пользуясь методами химии и физики.