Нет, погодите. Он с уважением говорит о своих предшественниках. На пороге нового века (дело происходит в 1901 году) он пытается подытожить результаты штурма хлорофиллового зерна, штурма, длящегося почти столетие.
— Исследователю, как человеку, свойственно ошибаться, — говорит Цвет, — но ошибается он обыкновенно в своих выводах, рассуждениях; ошибки в наблюдениях встречаются реже. Теории проходят, факты остаются. Как ни незначительны те окончательные выводы, которые можно сделать из всех многочисленных исследований истекшего столетия, старая литература вопроса не должна считаться каким-то безнадежным хламом.
Ну, а теперь послушаем, каковы итоги собственных исследований диссертанта. Цвет доказывает, что хлорофилл содержит не один зеленый пигмент, как это общепризнано, а два. Он назвал их хлорофиллинами: хлорофиллин альфа и хлорофиллин бета. Диссертант считает, что старые способы изучения хлорофилла непригодны и предлагает новые методы исследований…
В зале настороженная тишина. Оппоненты спокойно перелистывают напечатанную в типографии диссертацию. Автор посвятил ее своему отцу, Семену Николаевичу Цвету — «мыслителю и деятелю»…
Семен Николаевич Цвет был одним из тех русских интеллигентов прошлого века, которые не могли ужиться с царским режимом. Покинув родину, Цвет очутился в Северной Италии. Здесь, в городе Асти, невдалеке от Турина, он женился на итальянке Марии Дороцца. В 1872 году у них родился сын, которому дали русское имя Михаил. Подробных сведений о семье Цветов нет. Раннее детство Михаил Цвет провел там, где родился. Осталась у него в памяти равнина Пьемонта с ее виноградниками и садами, с ее веселым, шумливым, очень бедным, но неунывающим народом. И еще запечатлелись снеговые вершины Альп, синеющие на горизонте.
Учиться его увезли в Швейцарию. Сначала — частный коллеж в Лозанне, потом — коллеж и гимназия в Женеве. В 1891 году он поступил в Женевский университет. Спустя два года, пройдя на физико-математическом факультете общий курс, Цвет выдержал экзамен на степень бакалавра и посвятил себя биологии, «в особенности ботанике», как он сам писал потом. Он прилежно изучал также химию и физику.
Вскоре ему была присуждена университетская премия за работу по анатомии пасленовых (к этому семейству принадлежат, в числе других растений, дурман, беладонна, белена, табак, томат и картофель).
Потом он увлекся хлорофиллом. И тут он пришел в изумление.
Профессор на лекции объясняет, как извлекать пигменты из листьев. Вот послушайте… Добывают спиртовую вытяжку хлорофилла, затем ее три часа кипятят с прибавлением едкого кали. (Воистину — средневековая алхимическая варка). В результате хлорофилл разлагается на составные части — зеленый и желтый пигменты, — каковые и можно подвергнуть анализу.
— Но что же тут подвергать анализу? — недоумевает Цвет. — Искусственные, не свойственные живому организму продукты? Ведь после такого жестокого кипячения не может быть и речи о сохранении естественных составных частей хлорофильного зерна!
Профессор снисходительно и ласково улыбается: он любит этого одаренного студента, хотя его русскую фамилию почти невозможно выговорить.
— Мсье Т-с-свэтт ставит под сомнение общепринятую в современной науке методику. В таком случае, не может ли он предложить что-либо взамен?!
Мсье Цвет смущенно умолкает.
В 1896 году Цвет закончил университетский курс и, защитив диссертацию («Этюды по физиологии клетки»), стал доктором. В «Этюдах» уже вполне определились научные интересы Цвета: центральная глава диссертации посвящена была хлорофиллу.
Получив звание доктора, Михаил Семенович Цвет уехал в Россию. Уехал навсегда. Это было неожиданностью для всех окружающих — для университетских его товарищей, для профессоров, предрекавших ему хорошую карьеру в Женеве, городе, взрастившем столько выдающихся ботаников. Для всех это было неожиданностью, кроме самого Цвета. Россия и только Россия, хотя он лишь слышал и читал о ней, была его отечеством. Научные работы он писал до этих пор на французском языке. Французская речь звучала вокруг. Но думал он по-русски. Впоследствии Цвет в автобиографии писал: «В 1896 году вернулся в Россию…» Вернулся туда, где никогда не жил! И вряд ли это можно считать опиской.
Отечество приняло Цвета не очень ласково. Немало обид перенес он в России за свою недолгую жизнь, немало невзгод выпало на его долю. Но ни разу не помыслил он о возвращении в Женеву или в Лозанну.