В последние месяцы его преследовало желание отыскать своих настоящих родителей, которые бросили его еще в младенчестве. Найди он их — он бы, по крайней мере, знал, кто он есть на самом деле. Вопрос этот казался ему тогда необычайно важным. Но теперь, когда Чиун был при смерти, а Римо оказался перед дилеммой, кому присягнуть на верность в своем сердце Америке или Синанджу, — вопрос происхождения отошел на второй план.
Интересно, думал Римо, что произойдет, когда Смит не дождется известий? Решит ли Смит, что Римо ранен или убит? Направит ли он подлодку выяснить все обстоятельства дела? А может, он и внимания на это не обратит, тем более что деятельность КЮРЕ понемногу сворачивается?
Да нет, ничего она не сворачивается. Смит пытается сам себя обмануть.
Это не более чем затишье перед бурей. Не успеешь и оглянуться, как вновь разразится новый страшный кризис — и КЮРЕ опять заработает на всю катушку. Ну и как он поступит, когда придет приказ возвращаться в Америку?
Ответа на этот вопрос Римо пока не находил.
Взойдя на невысокий холм, Римо оглянулся. Внизу лежала Синанджу, с бревенчатыми хибарами, похожими на буддийские пагоды с загнутыми краями крыш, дощатыми тротуарами и великолепной сокровищницей. Деревня напоминала азиатский вариант городка на Диком Западе, но никак не дом родной.
По крайней мере, не для Римо. И не для Чиуна. Да, пожалуй, и ни для кого.
Внезапно Римо ощутил страшную усталость. Он ушел, чтобы побыть наедине со своими мыслями и переживаниями, но сейчас ему хотелось только одного — найти какое-нибудь укромное место, желательно под крышей, и поспать.
Римо почти сразу отыскал такое местечко. В долине, в стороне от селения, стояла скромная хижина. Римо подошел ближе, но не заметил никаких признаков жизни. Возле хижины не лежала корзина с редькой, не сушилась лапша в пучках, как это обычно бывает рядом с сельским корейским домом.
Все словно вымерло. Римо не помнил, чтобы видел этот дом в свои прошлые приезды в Синанджу.
И он решил, что если этот дом ничей, он войдет и станет там жить.
Римо толкнул дверь. Она оказалась не заперта. Внутри было очень темно, только из приоткрытой двери падала узкая полоска света. Тем лучше. В темноте крепче спится.
Римо едва не споткнулся о циновку. На ней он и расположился и, едва коснувшись спиной твердого пола, начал забываться.
— А что, если я проснусь дома? — пробормотал он, засыпая.
— Кто здесь? — донесся из темноты тихий голос. Говорили по-корейски.
Римо вскочил и машинально стал вглядываться в темноту. В доме кто-то был, этот человек сидел в дальнем углу без света.
— Здравствуйте, — неуверенно произнес Римо.
— Я не узнаю вашего голоса, — ответили ему. — Вам что-нибудь нужно?
Голос был звонкий и мелодичный — женский голос.
— Я думал, здесь никто не живет, — стал оправдываться Римо. — Прошу меня извинить.
— Не надо извиняться, — печально ответила женщина. — Ко мне редко кто приходит.
— Но почему вы сидите без света?
— Я — Ма Ли. По законам Синанджу, я должна жить в темноте, чтобы никого не обидеть своим уродством.
— О, — протянул Римо.
Теперь он видел ее — неясную фигурку в желтом платье. Верх традиционного наряда был из белой воздушной ткани. Одной рукой она прикрывала лицо, а другой нащупывала что-то в кармане. Когда она убрала руки от лица, то оказалась в густой вуали, за которой поблескивали влажным блеском глаза. Римо стало жаль девушку. Она, наверное, чем-то изуродована.
— Простите, что доставил вам неудобство, Ма Ли, — сказал Римо тихо. — Я просто хотел где-нибудь отдохнуть. — И он двинулся к двери.
— Нет! — Ма Ли протянула к нему руки. — Не уходите так сразу. Я слышу, в деревне идет праздник. Расскажите мне, что там происходит?
— Вернулся Мастер Синанджу.
— Это хорошая новость. Он так долго путешествовал по дальним странам.
— Да, но он умирает, — добавил Римо.
— Даже самый могучий прибой когда-то отступает, — кротко проговорила Ма Ли. — И все же вы правы: возвращение в море навевает грусть.
По ее голосу можно было догадаться, что девушка глубоко взволнована.
Римо впервые в Синанджу слышал, чтобы в отношении Чиуна кто-то проявлял подлинно человеческие чувства.
— Вам его жаль? — спросил он.
— Мастер Синанджу — это свеча, осветившая мир задолго до появления великого короля-воина Ончжо, который возвел первый в Корее замок, — задумчиво произнесла Ма Ли. — Грустно, что он умрет без наследника. Это разобьет ему сердце.
— Я — его наследник, — сказал Римо.
— Вы? Но ваш голос мне не знаком. Вы не из Синанджу.
— Да, я не из этой деревни, — согласился Римо. — Но я принадлежу к Синанджу. Чиун сделал меня таким.
— Это хорошо, — сказала Ма Ли. — Традиции надо соблюдать. По крайней мере, некоторые. — И она безотчетно коснулась вуали.
— Вы живете одна? — спросил Римо.
— Родители умерли, когда я была еще совсем маленькой. Я их даже не помню. У меня никого нет. Мужчины меня не любят из-за моего уродства. Они называют меня Безобразная Ма Ли.
— Голос у вас очень приятный, — промолвил Римо, не зная, что еще сказать.
По американским понятиям, даже нормальные женщины в этом селении красотой не блистали. Какая же тогда эта Ма Ли? Как Квазимодо — и взглянуть страшно?
— Спасибо вам, — просто ответила Ма Ли. — Как приятно говорить с добрым человеком.