Джанет испекла свои фирменные булочки с корицей. Теплый, сладкий аромат наполнял квартиру, и Джейк в нетерпении топтался у двери кухни в ожидании первого кусочка «на пробу». Он уже почти забыл, какое это лакомство, а тут набросился, как голодный волчонок, и не мог остановиться, пока блюдо не опустело. Допив остатки молока из стакана, Джейк откинулся на спинку дивана и застонал от удовольствия. Последний раз он объедался до боли в животе, кажется, в восьмилетием возрасте...
Джанет принесла настольную игру «Бейкер-стрит, 221-Б», и трое детективов расследовали страшные преступления до половины пятого, болтая и смеясь. Потом кто-то позвонил Каролине, и она ушла с телефоном к себе в комнату. Перед тем как закрыть дверь, она обернулась на папу с мамой, сидящих на диване совсем близко друг к другу, и улыбнулась счастливой улыбкой. Джанет стряхнула с Джейка прицепившуюся крошку от булочки. Ее рука прикоснулась к его плечу как раз в том месте, где два с половиной месяца назад скользили изящные пальчики Мэри Энн. Джейк вспомнил, как его тогда охватило страстное желание обладать той чужой и порочной женщиной. Он подумал, что прикосновение любящей жены доставляет намного больше радости, и еще раз поблагодарил Бога за Джанет.
Он рассказывал про Бетси, про то, как они с Чендлером ездили к ней. Джанет уже успела позвонить подруге до прихода Джей-ка, и все это знала, но все равно хотела послушать, что расскажет он. Джейк заметил, что по воскресеньям тот трагический день вспоминается особенно остро, и, хотя со времени аварии прошло уже пятнадцать недель, завтрашнее воскресенье могло оказаться для Бетси невыносимым. Он и сам удивлялся своему беспокойству о вдове друга. Раньше он перекладывал на Джанет все заботы о ближних, а сейчас думал, что надо бы написать Бетси письмо, сводить ее куда-нибудь. Он обрадовался, услышав, что насчет завтра Джанет успела договориться со Сью: три подруги соберутся у нее и вместе пообедают. В то же время Джейк не считал, что
можно на этом успокоиться, он строил планы пригласить к себе детей Дока и Бетси, особенно Молли. Можно взять Молли и Каролину, и втроем сходить на матч или в кино, в кафе посидеть...
— Знаешь, я все думаю про Мэйхью, — заговорил Джейк, глядя на Джанет. — Он убил Саттера из того трофейного «Вальтера», который отец привез из нацистской Германии. А ведь вся эта история напоминает ужасы фашистских концлагерей, эксперименты врачей-убийц. Одних людей отправляют на смерть, другим даруют жизнь. Расчленяют человеческое тело на запчасти. Во имя медицины и социальной эволюции издеваются над женщинами и детьми. Наживаются на всем этом. Док погиб так же, как его жертвы. И Саттер, смотри — его застрелили из фашистского пистолета, фашистской пулей. И кто? Современный фашист. Я на днях как раз читал: надо делать людям то, что хочешь, чтобы делали тебе. Вот и получается: Доку и Саттеру сделали то, что они делали другим.
Джанет кивнула. Под ее внимательным взглядом он расслабился и даже улыбнулся. Надо же, он забыл, как с ней приятно разговаривать.
— А ведь люди совсем не меняются, — задумчиво продолжил он. — И новое время не так-то сильно отличается от старого. Добро и зло как были добром и злом, так и остались.
Он опять поднял глаза на Джанет. Как с ней легко! Какая она родная, близкая! Он набрал полную грудь воздуха, как перед прыжком в воду, и быстро заговорил:
— Я вот тут решил... Короче, завтра с утра... я собираюсь... Э-э-э... В общем, хочу сходить в ту церковь, куда ходили Сью и Крис.
— В ту церковь... куда ходили Сью и Крис? В церковь? Замечательно... — Джанет с трудом пыталась скрыть удивление, Джейк заметил это и немедленно начал оправдываться:
— Видишь ли, меня маленький Крис все время просит. Разве можно этому мальчику отказать? Я и так, хотя согласился, давно откладывал. И вот я подумал... Я подумал, не пойти ли нам вместе.
— Джейк, я же не была в церкви двадцать лет. Только разве что на...
— На свадьбах и на похоронах. Знаю. Я тоже. Но мне кажется, пора это дело менять. Только один я... боюсь, что ли. И вообще, у меня такое чувство, что нам это надо обоим. Пойдешь со мной? Если не хочешь, я не настаиваю. Ничего страшного.
— Да что ты, Джейк, я с радостью! Конечно.
— А я у мамы был сегодня. — После согласия Джанет Джейк опять расслабился и разулыбался, не замечая, что опять удивил ее. — И знаешь, там был один дед, его все звали «дядя Джим», хотя ему лет сто. Он работал в «Чикаго трибьюн». В сороковые годы был военным корреспондентом в оккупированной Европе. Представляешь, Лондон бомбят, а он по городу бегает и новости записывает! И представляешь, он брал интервью у самого Уинстона Черчилля! Потрясающий мужик. Я-то туда приехал лекцию читать о журналистике, но когда он все это мне рассказал... Я говорю: «Да неужели я должен перед такими людьми объяснять, кто такие репортеры? Дядя Джим должен лекцию читать, а мы все послушаем». Он, кстати, выпускает там свою газету! Рассказывает в ней о стариках, которые живут в доме престарелых, я читал — не мог оторваться. Один знаешь кем был? Военным летчиком в Первую мировую войну. В Первую! Летал на бомбардировщике. А одна бабуля — учительницей всю жизнь проработала в сельской школе, но школа была, представляешь, одна комната на все классы, это еще до Великой депрессии, а при этом половина ее выпускников поступили в колледжи и университеты. Мама меня потом с ней познакомила. И с летчиком тоже. А потом мы с мамой и дядей Джимом пили чай, и мне кажется, Джанет, он в нее по уши влюбился! — Джейк рассмеялся и добавил: — Можешь себе представить счастье мамы: за одним столом с ней сидел знаменитый сын, которым она безумно гордится, и галантный кавалер, который явно набивается в женихи!