Девушка посмотрела Алану в лицо, как бы ожидая, что ей придется оправдываться за свой поступок.
- Это не мелодрама. Я так чувствую, и я хочу, чтобы на дне моря, здесь, у Скагвэя, лежало что-нибудь мое, как Белинда Мелруни хотела, чтобы ее доллар навсегда остался на дне Юкона.
Она протянула ему руку, с которой она только что сняла кольцо, и Алан почувствовал ее теплое прикосновение.
- Благодарю вас за то, что вы доставили мне чудесный день, мистер Холт. Я никогда не забуду этого. Пора идти ужинать. Я должна попрощаться с вами.
Он взглядом провожал ее стройную фигуру, пока она не скрылась из виду. По дороге в свою каюту он чуть не налетел на Росланда. Это начинало раздражать его. Ни тот, ни другой не произнесли ни одного слова и не раскланялись. Не обнаруживая ни малейшего волнения на окаменевшем лице, Росланд посмотрел Алану прямо в глаза. Несмотря на свое предубеждение против этого человека, Алан должен был переменить мнение о нем. В Росланде чувствовалась какая-то сила, приковывавшая внимание, непреклонная уверенность в себе, которая была не только умелой игрой. Мошенником он, пожалуй, был, но он обладал трезвым умом, равновесие которого нарушить пустяками было нельзя. Алан невзлюбил этого человека. В качестве агента Джона Грэйхама Росланд был ему врагом, а в качестве знакомого Мэри Стэндиш он был такой же тайной, как и сама девушка. И только теперь в своей каюте Алан начал понимать, что за спиной Росланда скрывается какая-то значительная сила.
Алан не отличался любопытством. Всю свою жизнь он прожил среди слишком суровой действительности, чтобы размениваться на сплетни и догадки. Его не интересовали отношения между Мэри Стэндиш и Росландом, пока не впутали и его: но теперь его положение стало слишком щекотливым для того, чтобы оно могло быть ему по душе. Он не видел ничего забавного в приключениях подобного рода, а при мысли о том, что оба, и Росланд и Мэри Стэндиш, неправильно истолковывают его поведение, румянец гнева залил его щеки. Его мало занимал Росланд, разве только что он хотел бы стереть его с лица земли, как и всех прочих агентов Грэйхама. "А что касается этой девушки, продолжал он уверять себя, - то мысли о ней не идут дальше случайного интереса". Алан не пытался раскрыть ее тайну, и он не стал расспрашивать ее. Ни разу в нем не проснулось желание проникнуть в ее личные дела, а она ни разу не упомянула о своей прежней жизни и не собиралась объяснить странное поведение Росланда, взявшего на себя роль шпиона. Он сделал гримасу при мысли о том, что он до жути близок был к опасности во время инцидента с Росландом, и восхищался тем здравым рассудком, который она обнаружила в этом вопросе; она избавила его от двух возможностей: извиниться перед Росландом или выбросить его за борт.
В несколько воинственном настроении Алан вошел в столовую, приняв твердое решение быть настороже и не допустить дальнейшего сближения с Мэри Стэндиш. Как ни приятны были переживания сегодняшнего дня, мысль о том, что временами он подчинялся чужой воле, угнетала его. Можно было подумать, что Мэри Стэндиш прочла его мысли и соответствующим образом держала себя по отношению к нему за ужином. В поведении девушки было что-то пленительно-вызывающее. Она встретила его легким кивком головы и холодной улыбкой. Ее сдержанность не располагала к разговору ни его, ни других соседей, и все же никто не мог бы обвинить ее в предумышленной замкнутости. Спокойная неприступность Мэри Стэндиш явилась для Алана неожиданным откровением, и он почувствовал в себе новый интерес к ней вопреки решению держаться вдали во имя самозащиты. Он не мог сдержаться и украдкой бросал взгляды на волосы девушки, когда она слегка наклоняла голову. Сегодня они были так приглажены, что напоминали мягчайший бархат и блестели отливами больше обыкновенного. Алан поймал себя на неожиданной мысли: он подумал, какое сладостно-приятное чувство должен испытать человек, прикоснувшись рукой к этим волосам. Это открытие почти потрясло его. У Киок и Ноадлюк были прекрасные волосы, но у него никогда не было желания погладить их. И он никогда не думал о хорошеньком ротике Киок так, как он думал сейчас о губках девушки, сидевшей напротив него. Алан с тревогой взглянул на Мэри Стэндиш и обрадовался, убедившись, что она не смотрит на него в эти минуты его душевной неуравновешенности.
Когда Алан встал из-за стола, девушка едва обратила на это внимание. Было похоже на то, что она использовала его, когда он был ей нужен, а потом хладнокровно отстранила его со своего пути. Алан пытался смеяться, пока он разыскивал "Горячку" Смита. Он нашел его спустя полчаса на нижней палубе, где Смит кормил ручного медведя. "Как это странно, - подумал Алан, - что люди возят на Север ручного медведя". Смит объяснил, что этот зверь любимец своих хозяев, тлинкитских индейцев. Их было семеро, и они направлялись в Кордову. Алан заметил, что две девушки внимательно разглядывали его и перешептывались. Это были очень хорошенькие индеанки с большими темными глазами и румяными щеками. А один из мужчин даже не взглянул на него и продолжал сидеть на палубе, отвернув лицо в сторону.
Вместе со Смитом Алан отправился в курительную, и там они до поздней ночи беседовали о громадных пространствах у Эндикоттских гор и о видах Алана на будущее. Один раз, еще ранним вечером, Алан пошел в свою каюту за картами и снимками. Глаза "Горячки" Смита заблестели при мысли о новых приключениях. Это была обширная страна, неизвестная страна, и Алан был первым пионером в ней. Прежний трепет пробежал по его телу и передался Алану; и последний позабыл про Мэри Стэндиш и про все остальное на свете, кроме тех миль, что остались до бесконечных тундр, за полуостровом Сюард. Была уже полночь, когда Алан ушел к себе в каюту.
Он чувствовал себя счастливым. Радость жизни непреодолимой волной захлестнула его. Он глубоко втягивал в легкие мягкий морской воздух, проникавший через открытый люк. В "Горячке" Смите Алан нашел наконец товарища, которого ему долго недоставало, который мог делить сильное необузданное стремление, теплившееся в его сердце. Он выглянул наружу и улыбнулся звездам. Его душа преисполнилась неизъяснимой благодарности судьбе за то, что он не родился слишком поздно. Еще одно поколение, и не будет уже последней границы. Еще двадцать пять лет, и мир окажется целиком в оковах науки и человеческой изобретательности, которые человечество привыкло называть прогрессом.
Итак, судьба оказалась милостивой к нему. Он принимал участие в творении последней страницы той летописи, которая берет свое начало в глубине веков, которая запечатлена кровью людей, прорезавших первые тропинки в Неизведанное. После него не будет больше границ, не будет больше тайн неведомых стран. Не будет больше поприща для пионеров. Земля тоже будет приручена.
Внезапно Алан вспомнил Мэри Стэндиш и слова, которые она сказала ему в вечерних сумерках. Странно, что их взгляды сходятся: она тоже будет всегда любить палатки, старые горные тропинки и естественные преграды. Она тоже ненавидит города, железные дороги и автомобили, вторгающиеся на Аляску. Он пожал плечами. Возможно, что девушка угадала его собственные мысли, ибо она умна. Очень умна!
Стук в дверь оторвал его взгляд от своих часов с открытым циферблатом, которые он держал в руке. Было четверть первого - необычный час для того, чтобы кто-нибудь вздумал стучать в его дверь.
Стук, однако, повторился - несколько нерешительно, как ему показалось, - а потом опять, на этот раз быстро и решительно. Спрятав часы в карман, Алан открыл дверь.
Перед ним стояла Мэри Стэндиш. В первую минуту он видел только ее широко раскрытые, странные и испуганные глаза. А затем, когда она медленно вошла в комнату, не дожидаясь его ответа или позволения войти, он заметил, как она бледна. Алан, не двигаясь с места и в каком-то нелепом оцепенении, смотрел на нее. Мэри Стэндиш сама закрыла дверь за собой и, прислонившись к ней, стояла, выпрямившись во весь рост, стройная и как смерть бледная.
- Могу я войти? - спросила она.