Мы вошли через заднюю дверь, прошли светлым коридором, пропахшим свежей краской, и оказались в очаровательном будуаре.
Я уже знал, что должно произойти, и был спокоен и почти рад.
— Я сейчас, быстро наведу красоту, — сказала она, скрываясь за занавеской из старого розового бархата.
Диван показался мне на редкость странным, похожим на сильно вытянутое широкое и глубокое кресло, с сильным запахом кожи, к которому примешивался тонкий аромат больших подушек из розового шелка, подобранных в тон портьерам и панелям.
— Иду, иду, — донеслось до меня из соседней комнаты.
Я встретил ее в поезде, она вцепилась в меня, словно уличная девка, и сразу же сообщила цену, но…
Но, несмотря на свет бесконечности, затопивший мою душу, я знал, что иду верным путем, предписанным мне судьбой. И я принял предложение с пылкостью юного любовника, чем удивил и очаровал ее.
Я валялся на диване, небрежно перебирая безделушки, валявшиеся на туалетном столике.
Изящная китайская бритва в виде серпа заставила меня восторженно воскликнуть.
— В чем дело, мой маленький нежный друг? — прозвучал ее голос, дружелюбный, но с ноткой подозрительности. — А вот и я!
— Эта вещица показалась мне очень красивой, — сказал я, протянув к ней изогнутое лезвие из светлой стали.
Она склонилась надо мной.
— О, — сказал я, — мадам Буллю!
Мне хотелось, чтобы все закончилось без ее ужасных криков. Но возможно ли обойтись без них?
Судьба жестко определяет рамки происходящего, включая каждую свойственную этому происходящему мелочь.
Понимаете, в мире все предопределено заранее, начиная с орбиты гигантской звезды Бетельгейзе и кончая микроскопическими судорогами электронов.
Почему вы думаете, что у нас все произойдет иначе, мадам Буллю?
На ней была пижама, вышитая нитями из серебра и красного золота.
— Ромеона, — сказал я, — все соседи действительно ушли? И в доме никого не осталось?
— Да, — ответила она. — Я закрыла ставни. Помоги мне нести мою боль.
Я осторожно вышел из маленькой комнатушки, в которой зародилась моя тревога, и спустился по лестнице, устланной ковром, похожим на светящийся снег.
На первом этаже ощущалось тепло недавнего человеческого присутствия.
Я протянул руки к ее груди.
— Она сильно увеличилась со вчерашнего дня. Она поглотила все мои силы.
Я простонал:
— Она тяжелая, она невероятно тяжелая…
— Только твоя рука способна облегчить мою участь.
— Я слышу шаги на улице, Ромеона.
— Они не войдут сюда, потому что твоя рука облегчает мои муки.
Она перевела покрасневшие глаза на дверь
— Они не появятся, пока твоя рука останется на мне.
Послышалась суматошная беготня множества людей, звон сабель, короткие приказы, крики ужаса.
— Они нашли Эркенслаха, — невнятно, словно издалека, пробормотала она.
— Вот как!
— Да, мертвого…
Ее грудь напряглась, словно туго надутый шар.
— Поддержи ее, — умоляюще прошептала она.
— Я больше не в силах поддерживать ее, Ромеона.
В ее глазах вспыхнуло отчаяние.
— Но так надо, так надо… Иначе они придут, — прошептал ее черный рот.
— Ух, и что же это такое? — ухмыльнулся кто-то позади меня.
— Ромеона, — взмолился я.
— Что за глупости! — свирепо прошипела она. — Ты бы лучше помолчал, Маго!
— Маго будет молчать, — извинился голос.
— Это всего лишь реклама шампанского, — сказала она.
Тень облегчения скользнула по вульгарному лицу.
— Это время, когда можно расслабиться, — пробормотала она. — Время, когда у людей кончается рабочий день. Время, когда можно улыбнуться в ожидании близкого вечернего отдыха и ночного сна, когда можно окончательно забыть дневные страхи, дневную ненависть.
Она проговорила эти слова, словно прочитала молитву, которую твердит деревенская нищенка, забившаяся в темный угол церкви.
— Дай отдохнуть своим рукам, мой друг, я больше не страдаю, и с улицы не доносятся опасные звуки.
Она лежала неподвижно, облаченная в свет умирающего вечера.
За оконными стеклами осторожно заколебались языки пламени. Я не знал тайны, которую скрывают эти окна, и Ромеона иногда пристально смотрела на них своими покрасневшими глазами, но сейчас она дремала, избавившись от страданий.
Свет распространился, закрыв пространство призрачной вуалью.