Похоже, что старый Сиппенс или соврал мне, или что- то перепутал, утверждая, что сезон был более сухим, чем обычно.
Дорогу мне перегородил быстрый поток глубиной более фута. Мне пришлось идти в обход, что сильно удлинило мой путь. Я оказался перед путаницей незнакомых мне тропинок, петлявших между небольшими водоемами. К тому же, эти тропинки, ведущие к ближайшей проселочной дороге, пересекали территорию, насыщенную водой и превращенную в сплошное болото.
Народная мудрость утверждает, что беда одна не приходит; метров через двести моя нога попала в трещину между двумя камнями, и я почувствовал острую боль в ступне.
Классическое растяжение обрекало меня на убогое ковыляние, тогда как мне предстоял еще весьма длинный путь. Вечерние сверчки завели свои стрекочущие песни, когда я добрался до заросшего ельником холма, находившегося в центре болотистой равнины. Я рухнул на сухой песок, положил рядом ружье и снял сумку, после чего разулся и внимательно осмотрел невыносимо ноющую ногу. Она сильно распухла, и ее кожа приняла фиолетовый оттенок.
Солнце опускалось за кроны далеких тополей, и я мог рассчитывать еще примерно на час до наступления темноты. Словно мне назло поднялся резкий ветер, набежавший на Гонт; он пригибал кусты и гнал перед собой тяжелые тучи, явно стремясь как можно скорее покончить с вечерним светом.
Немного отдохнув, я решил двигаться дальше. Но попытка натянуть обувь на распухшую ногу ни к чему не привела, и мне стало ясно, что идти дальше я не смогу.
Я понял, что оказался в безвыходном положении и растерянно огляделся. На окружавшую меня равнину начали опускаться вечерние тени.
Внезапно на расстоянии выстрела от холма я заметил небольшую избушку. Я не очень хорошо знал Пятачок, и поэтому не очень удивился существованию жилья в этой дикой местности. Тем не менее, мне потребовалось протереть глаза, чтобы удостовериться в реальном существовании строения, так как я представлял, что фламандские польдеры способны порождать миражи подобно африканской саванне или полярной тундре.
«Странно, что никто ничего не говорил мне об этой лачуге», — подумал я, и поставил в уме еще один минус хитрому Сиппенсу.
Небольшой домик показался мне очень ухоженным, с аккуратно побеленными известью стенами и покрашенными зеленой краской ставнями; легкий дымок над короткой трубой поднимался к первым звездам, и за стеклами окон колебались блики огня в очаге.
Ковыляя с большим трудом, я спустился с холма; хорошо утоптанная тропинка, усеянная перламутровыми обломками раковин, вела меня прямо к жилью.
Добравшись до низкой изгороди, окружавшей строение, я окликнул обитателей хижины. Очевидно, ее жителей нельзя было назвать чуткими на ухо, так как на мой зов никто не откликнулся.
Подковыляв к двери, я толкнул ее, и она распахнулась, показав мне довольно скромную, но в то же время показавшуюся мне весьма уютной обстановку.
Посреди комнаты стоял натертый до блеска стол в окружении нескольких стульев и низенькая молитвенная скамейка; мягкое кресло ютилось возле камина, в котором горели куски торфа и несколько тонких поленьев.
На стене против входной двери висели старинные часы с эпинальской картинкой на циферблате; они отсчитывали секунды взмахами маятника. Под часами поместилась прялка, а с балки свисали связки лука и окорока копченой ветчины.
Несмотря на то, что я еще несколько раз повторил призыв к хозяевам жилья, единственные признаки жизни подавали только часы и огонь в камине.
Снаружи быстро опускались сумерки, и языки огня в камине с трудом разгоняли сгущавшиеся внутри хижины тени. Я заметил на камине стеклянный подсвечник, в который была вставлена сальная свеча.
— В крайнем случае я заплачу, — пробормотал я и зажег свечу.
На столе лежала небольшая, но толстая книга; я разглядел, что это был альманах Сноека за 1772 год.
— Черт возьми, — пробормотал я. — За этот экземпляр библиофилы отдали бы хорошие деньги!
Когда большая стрелка часом подходила к двенадцати, я услышал стук трости с металлическим наконечником, натыкавшейся на камни. Через несколько мгновений дверь отворилась, и тонкий голосок сердечно поприветствовал меня.
— Я еще издали заметила вас, — произнес голосок, — и мне показалось, что вы ранены. Какой вы молодец, что устроились поближе к огню и зажгли свечку!
Я увидел, что в комнату вошла небольшими шажками старушка, показавшаяся мне на редкость очаровательной. На ее лице с немногочисленными морщинами, обрамленном серебряными буклями, улыбались голубые глаза, излучавшие совершенно детское простодушие. Она была в чистой аккуратной одежде, фасон которой показался мне устаревшим; впрочем, фламандские крестьяне десятилетиями сохраняют приверженность к моде прошлых лет.