Они пообедали в Малине, в широко известной харчевне, прославившейся блюдами из птицы и прекрасными винами; в сумерках они оставили позади Льер с его звонкими колоколами. Дилижанс, в который запрягли свежих лошадей, бодро помчался по вечерней дороге.
Уже ночью кучер, хорошее настроение которого обеспечила небольшая сумма, сделал крюк, чтобы высадить наших путешественников перед высокой чугунной решеткой, за которой простирался великолепный парк.
Старый лакей в ливрее, встретивший их с факелом в руке, открыл им ворота и провел по аллее, усыпанной мелким гравием с Рейна, к просторному перрону перед замком.
Затем он пригласил их в богато меблированный салон, где зажег для них добрую дюжину больших свечей.
Мадемуазель Маерль извинилась перед гостем:
— Так как я здесь почти член семьи, то я сама сообщу моим дядюшкам о вашем визите и проведу вас к ним. Я оставлю вас на пару минут, надеюсь, вы не успеете соскучиться. На столе рядом с вами стоит графин с портвейном и лежат сигары, которые позволят вам незаметно провести короткое ожидание.
Портвейн оказался просто великолепным, а курить такие замечательные сигары Мурону давно не приходилось. Поэтому он некоторое время бездумно наслаждался вином и сигарами, но вскоре почувствовал легкое беспокойство. Минутное ожидание непонятным образом затягивалось. Неожиданно он испуганно вскрикнул — свечи в зале странным образом погасли все сразу, и он очутился в полной темноте.
Некоторое время он сидел, ожидая, что кто-нибудь из слуг придет ему на помощь, но не услышал никаких звуков, которые могли свидетельствовать о наличии в замке хотя бы одной живой души.
Занервничав, он достал из кармана зажигалку.
Ее жалкий миниатюрный огонек оказался не в силах разогнать окружавший его мрак, но с его помощью он все же смог добраться сначала до окон, оказавшихся наглухо закрытыми массивными деревянными ставнями, а затем и до дверей, таких огромных и тяжелых, словно они играли роль ворот, защищавших вход в церковь. К тому же, они оказались запертыми на ключ.
В этот момент долетевшие издалека звуки заставили его вздрогнуть.
Где-то в замке хриплые жуткие голоса затянули старую песню:
Двое, двое, двое — Этого слишком мало, Нужно иметь троих, Чтобы сделать выбор.
Слова песни сопровождались мощными аккордами клавесина. Последние звуки инструмента прозвучали нелепым диссонансом, похожим на смех гиены.
Мурон бросился всем телом на дверь, пытаясь вышибить ее, но только разбил себе плечо, словно ударился о скалу.
Огонек зажигалки еле светил, и мрак вот-вот должен был одержать над ним верх.
Неожиданно за дверью послышался разговор:
— Оно слишком соленое, это так.
— Чего вы хотите, мой дорогой Зеноб — шесть лет в кадке для засолки.
— К тому же, оно слишком долго лежало, и стало очень жестким, мой дорогой Леонар!
Затем воскликнула молодая женщина, но ее голос прозвучал невероятно свирепо:
— Трудно сделать выбор между двумя… Нужно иметь троих!
Жалкий огонек зажигалки погас, и в этот же миг яркий луч света, упавший на лицо, ослепил Мурона.
Сквозь слепящую пелену он различил что-то похожее на голубую молнию, устремившуюся к нему.
Он уже не почувствовал удар топора, раскроившего ему голову.
* * *
В роскошно убранном зале, освещенном несколькими факелами, в которых сгорало ароматное масло, за столом сидели два старика с жуткими физиономиями, и молодая женщина с лицом свирепой тигрицы. Они жадно пожирали большие куски кровоточащего мяса.
Старый слуга, суетившийся вокруг стола, с завистью поглядывал на испачканные кровью тарелки.
Когда обедавшие отодвинулись от стола, а слуга освободил его от посуды, женщина села за клавесин и принялась наигрывать мелодию старинной глупой песенки.
Один из стариков пробормотал:
— Как справедлива эта поговорка, согласно которой все хорошее должно существовать в трех экземплярах, мой добрый Зеноб!
— Вы трижды правы, мой дорогой Леонар, — ответил ему, тяжело отдуваясь, второй старик.