В Куртре, где они меняли лошадей, Эксхем пригласил француза пообедать.
После первой бутылки бордо француз стал невероятно общительным.
Он подмигнул собеседнику и сообщил:
— По правде говоря, я не имел права ехать этим дилижансом. Но иначе у меня на дорогу ушло бы очень много времени, и я не представлял, когда смогу добраться до Парижа. Я буквально заболел ностальгией по этому удивительному городу.
— И как же вам удалось получить место в этой карете? — улыбнулся Эксхем.
— Я подкупил возницу, — фыркнул француз, — и, хотя мне пришлось потратить сумасшедшие деньги, я ничуть не жалею об этом. Дилижанс тронулся в путь минут на тридцать раньше расписания, и я видел, как тип, который должен был ехать вместо меня, пытался догнать карету, но кучер хлестнул лошадей, и бедняга остался далеко позади. Я долго хохотал, глядя, как он остановился, глотая пыль…
— Кем был этот опоздавший? — спросил Джон.
Француз пожал плечами.
— Я не видел его визитку, но в предрассветных сумерках я разглядел зеленый редингот, из-под которого торчали тощие трясущиеся ноги. Это была такая комичная сцена!
Куртре… Валансьен… Хэм… Компьен…
Дилижанс выбирал самый короткий путь, не заезжая в большие города.
Несмотря на сложные времена, для него всегда находились сменные лошади, и для пассажиров на станциях всегда в достаточном количестве имелись еда и питье.
Им пришлось провести ночь в карете, без остановок мчавшейся сквозь темноту.
Утром, когда они оказались в Париже, их встретил грязно-серый рассвет; лето в конце июня больше походило на раннюю весну.
После полудня дилижанс остановился на улице Мобеж, и пассажиры сошли с него.
Четверо англичан удалились, не попрощавшись, и Эксхем остался наедине с Монталиве.
— До свидания, — сказал Джон попутчику, пожимая ему руку, — или прощайте, так как можно не сомневаться, что наши пути расходятся навсегда.
Они расстались, но не успел Джон сделать несколько шагов, как француз догнал его.
— Я заметил, как из кармана вашего плаща выпала какая- то бумага…
Это была подорожная, полученная Эксхем перед отъездом. Джон растерялся.
Ведь он положил единственный свой документ не в карман плаща, а спрятал его в более надежное место — нагрудный карман куртки.
Он повернулся к французу, чтобы поблагодарить его, но тот уже скрылся в толпе, заполнявшей тротуар.
Машинально взглянув на бумагу, он заметил несколько слов, написанных карандашом.
«Не ходите на улицу Таранн. Кир».
Глава V Господин Брюнер
Немного подумав, Джон решил немедленно пойти в Северную торгово-пассажирскую контору и взять билет на первый же кабриолет, направляющийся в Гавр, откуда в Англию ежедневно уходил не один десяток судов. В отделении, откуда отправлялись дилижансы в нужном ему направлении, ему сообщили, что почтовая и пассажирская связь с приморскими городами была временно приостановлена, а если он хочет заказать отдельный кабриолет для себя, то ему все равно придется ждать дня три, не меньше.
Когда он попытался нанять или приобрести лошадь, то только вызвал смех у окружающих.
— Лошади, которых не отобрали англичане и не украли венгры или немцы, давно съедены.
Парижские отели были забиты ничуть не меньше, чем в Генте; любой из них вполне мог работать музеем военной униформы.
В конце концов он остановился в харчевне на улице Амело, где наряду с дешевым красным вином и крепчайшей водкой продавался древесный уголь и кое-какие овощи.
Французская столица, о которой он так часто слышал хвалебные отзывы, разочаровала его. Серые грязные улицы выглядели еще более уныло из-за хмурой дождливой погоды.
«Ничего страшного, — подумал он, пытаясь успокоить себя, — три дня пройдут быстро. Даже если я потрачу все имеющиеся у меня деньги и использую свой последний вексель, я смогу при первой же возможности покинуть Париж».
Чтобы не мокнуть, шатаясь по заливаемому дождем городу, он обосновался в унылом кабачке, где небрежно перелистывал газеты, курил отвратительные сигары и понемногу отхлебывал кислое вино.