– Ну, ясно. А. дочь завела любовника, и не нашла ничего лучшего, чем впустить его через дверь в плотине. Вода из залива хлынула в город, и затопила его.
– С чего вы взяли? – Камамбер был искренне удивлен. – Просто подрядчики разворовали весь выделенный для дамбы камень для постройки собственных вилл. Плотину размыло при первом же наводнении. Кар-Низ погиб. А Баллон заявил, что с божественной стихией королям не совладать, особенно если она соединена со стихией казнокрадства, и перенес столицу в глубь континента. Так была заложена Парлева...
– А с подрядчиками он что сделал?
– Так они же первыми и утонули! – Камамбер жизнерадостно рассмеялся. – Виллы-то они понастроили на берегу залива, с видом на море!
За этим познавательным разговором мы прошли, точнее, прошлепали довольно далеко. Сырость в воздухе по-прежнему чувствовалась, но воды под ногами уже не было. Из чего следовало, что дамбу мы миновали и благополучно движемся в предначертанном направлении.
Когда земляные своды сменились каменными, нам преградила дорогу окованная ржавым железом дверь. Разумеется, запертая с противоположной стороны.
– И что Вы на это скажете, княгиня? – съехидничал Камамбер. – Похоже, здесь ваш стилетик не поможет.
Тут он был прав. Чифаньский порошок бы нам сейчас не помешал. Хотя – от него шуму много, а мне бы не хотелось заранее предупреждать о нашем прибытии.
Я снова потюкалась в дверь. Проржавела не только обшивка, но и петли. Полуобернувшись к Гверну, я спросила:
– Ну что, князинька, осилишь?
Он примерился, и саданул по двери. Та застонала, но удержалась. Он приналег плечом, а я разбежалась и пнула дверь, стараясь при том не задеть Гверна.
Дверь жалобно заскрипела и сошла с петель.
– Вот она, настоящая, природная, грубая поволчанская сила! – восхитился Камамбер.
Гверн был слишком занят, укладывая дверь на пол, и не услышал этого замечания, за что оставалось благодарить богов. Ну а мне было все равно. Однако восторгу Камамбера быстро пришел конец. За оставленным нами коридором обнаружился другой, такой же темный и сырой.
– И чего мы этим добились?
– Полагаю, мы уже в замке, шевалье.
– Скорее, в погребе, – Гверн осветил факелом стены.
Слово он подобрал неточное. У меня со словом «погреб» были связаны бочки с пивом, мешки с зерном, круги сыра, окорока и другие полезные и приятные вещи. Здесь ничего подобного не было. По каменным стенам сочилась вода, несло гнилой соломой.
– Я бы сказал, что здесь расположены замковые темницы, – уточнил Камамбер.
– А в замке Каданс есть темницы?
– В каждом уважающем себя замке они должны быть. Как и подземные ходы.
Возразить было трудно.
– Тогда удивительно, что здесь нет стражников.
– Стойте! – Гверн сделал нам знак замолчать. – Вы слышите?
Прислушавшись, мы уловили странный звук. Равномерный, повторяющийся, как будто бы били чем-то тяжелым и металлическим.
– Это какой-то злосчастный узник стремится пробить стену своей темницы, – предположил Камамбер. – Неделями, месяцами, может быть, годами, он долбит жестокий камень.
– Бросьте, шевалье. Если б он начал долбить хотя бы час назад, мы бы его услышали сразу, как вошли. Но в том, что это узник, вы, думаю, правы. Он услышал голоса, и пытается привлечь наше внимание.
– Еще бы! Вы так болтаете, что не заметите, как стены рухнут!
Камамбер счел это замечание Гверна не стоящим ответа.
– Почему бы ему просто не позвать на помощь?
– А это мы сейчас проверим. – Я опять прислушалась, пытаясь определить, откуда исходит звук. Дрожащий свет факелов выхватывал в стенах одну дверь за другой, и, наконец, мы приблизились к источнику перестука-перезвона. На двери висел массивный замок, однако устройство его было довольно простым, и верный клинок-отмычка справился с ним без труда.
За дверью располагалась темница классическая обыкновенная. Там и сям были расположены знакомые мне, отчасти по урокам Финалгона, отчасти по жизненному опыту, орудия пыток. Их было не очень много – очевидно, здесь был представлен малый типовой набор: дыба, переносная жаровня (остывшая), дюжина щипцов. На соломе, рядом с небрежно брошенным кабальеррским сапогом, лежал человек. Упакован он был на совесть – крепко связан сыромятными ремнями, прикован за ногу цепью к ржавому кольцу в стене, а физиономия у него была замотана тряпкой, едва оставлявшей возможность дышать. Тем не менее он как-то умудрился извернуться и так дергать ногой, чтоб цепь била о стену. Такая сообразительность внушала уважение.
– Надобно перерубить цепь, – сказала я.
– Опять я... – проворчал Гверн, но от задания не уклонился. Сколько бы он потом ни возмущался, что его благородный клинок используют не по назначению, помочь человеку в беде он никогда не отказывался.
Пока он высвобождал ноги узника, я занялась противоположной частью тела. (Я о голове, если кто не догадался.) Естественно, рот был заткнут в полном соответствии с правилами, изложенными незабвенным полковником Трушиным в его бессмертном «Трактате о кляпах». А лицо, укрытое тряпкой, пропитанной каким-то вонючим снадобьем, было мне знакомо. Как и любому из присутствующих. Принадлежало оно графу Равиоли.
Снадобье, очевидно, призванное одурманить пленника, успело выдохнуться, и к нашему приходу Равиоли был уже в полном сознании. Когда я освободила его от кляпа, а Гверн – от цепи, он откашлялся, отплевался и воскликнул:
– Святая Феличита! Благая судьба привела вас сюда, сеньоры! О, сколь рад я вас видеть, в особенности вас, благородная донна, чья красота сияет во мраке заточенья, как...
– Вот про заточенье – поконкретнее, пожалуйста. Что с вами случилось, граф, и почему мы застали вас в таком непрезентабельном виде?
– Эта стерва, эта сука...
– Граф, выбирайте выражения! – прервал его Камамбер.
– Прошу прощения. Я не хотел оскорбить сравнением благородный собачий род. Короче, эта негодяйка, воспользовавшись общим замешательством, возникшим на празднике в Тур-де-Форсе, накинула мне на лицо платок с какой-то отравой, а затем, когда я лишился сознания, велела своим слугам связать меня и доставить сюда. Я, правда, этого совершенно не помню.
– Вот как? – в голосе Камамбера послышалось сомнение. – А мы думали, что вы ее сообщник. Или любовник.
– Что? Да я лучше с болотной гадюкой в постель лягу – безопасней будет!
– Слышала я, что у немильцев утонченные пристрастия в-любви, но чтоб до такой степени... Так отчего же вы, граф, столь настойчиво преследовали маркизу де Каданс?
– Вот именно. Преследовал. – Теперь он говорил серьезно, без привычной аффектации. – Позвольте, я вам все объясню. Только развяжите меня.
Немного подумав, я перерезала стягивающие его ремни. Покряхтев и поохав, Равиоли сел, потом поднялся на ноги.
– Позвольте представиться: Равиоли, бывший подеста славного города Немиля, ныне работаю по поручению владетельных сеньоров Папарацци.
Я едва успела открыть рот, но задать вопрос не смогла – Камамбер меня опередил.
– Судебный чиновник?
– Скорее, следователь.
– И вы проникли в благородное общество, прикрывшись графским титулом?
– Отнюдь! Здесь я ни словом ни солгал. Его императорское величество Фабриций Мануфактор особым указом изволил сделать меня графом.
Камамбер хмыкнул весьма некуртуазно. Но меня сейчас волновало другое.
– Папарацци? Родственники маркизы?
– Можно сказать и так. До замужества с маркизом де Кадансом эта дама носила фамилию Папарацци. Только это была фамилия ее мужа. Покойного.
– Еще один покойный муж?
– Вы не совсем точно выразились, шевалье... Однако родственники усопшего выразили сомнение в естественности его смерти. Поспешный отъезд вдовы не позволил им допросить ее лично, и мне поручили провести расследование. К сожалению, мне не удалось провести маркизу, и она догадалась об истинной цели моего приезда в Моветон. Меня привезли сюда, и она немедля собралась подвергнуть меня изощренным пыткам. Ее слуги готовились вздернуть меня на дыбу, а маркиза приказала подать ей ананасный компот, чтоб, поедая его, любоваться моими мучениями. Но в этот миг доложили о прибытии отряда из Тур-де-Форса. Меня тут же приковали и заткнули рот, дабы я не выдал место своего пребывания. Я даже не надеялся, что меня найдут. Ведь ход, который ведет из замка к этим темницам, скрыт. Как вам удалось его обнаружить?