– Госпожа, не губите меня, не выдавайте Благому Сыску! – Сорти соскользнула со стула и рухнула на колени. – А я вам пригожусь. Помогу отыскать проклятых некромантов.
Я вдруг почувствовала, что очень устала. Все-таки предыдущие двое суток выдались очень насыщенными.
– Что ж, полагаю, норму по сдаче злых колдуний в руки правосудия мы на сегодня уже выполнили. Пойдем-ка, князь, лучше спать. А прислуга сама разберется, что ей делать.
Если Сорти поняла намек, завтра попрошу Фердикрюгера найти новых слуг. А еще лучше – выплатить остаток гонорара. Камамбер сказал, что задание мы выполнили. А ловля еретиков в договор не входила. Пусть за нее платят сверх программы.
Одна беда с этой прислугой. Никаких намеков крошка Сорти не поняла или притворилась, что не поняла, и осталась в доме. Поскольку в существование преданных слуг я не верю, то предположила, что была задета ее профессиональная гордость и она решила-таки отыскать некроманта. А под нашей крышей это будет безопасней.
Мало того. С утра прискакал взмыленный Корус Лайн и сообщил, что сегодня же в город приедет герцог и сразу направится к епископу либо к замещающему его брату Удо, дабы решить судьбу преступной маркизы. Принца де Кипежански, как важного свидетеля, крайне желательно видеть на совещании.
Обо мне ни слова не было сказано, но я отнеслась к этому с пониманием. В резиденции епископа компания ожидалась чисто мужская. Как на охоте. И женщина могла там присутствовать только в качестве дичи.
Мы посовещались и решили, что Гверну следует пойти. Подтверждение Сомелье, что все условия контракта выполнены, пока не пришло, и герцог оставался объектом наблюдений. Я должна была находиться в доме на случай, если заявятся другие объекты.
Посетили отель дез Инсект, однако, не объекты, а субъекты. Первым был маэстро Кобелье. Я удивилась, каким образом человек преклонного возраста успел добраться до Мове-сюр-Орер из Тур-де-Форса, и могла лишь предполагать, что он прибыл в город вместе со свитой герцога, которая имела все основания поспешать. Но это, как выяснилась, была еще не та скорость, которой мне надлежало дивиться. Ибо маэстро прибыл не просто так.
– Светлейшая госпожа княгиня. Ваша доблесть, столь приставшая высокородной даме, для души художника таит неиссякаемый источник вдохновения. Вчера весь день я творил, не отрываясь от мольберта, дабы запечатлеть на полотне ваши черты, и сегодня решаюсь преподнести вам свой труд.
Он все же осуществил свою угрозу нарисовать мой портрет. Однако какая скорость! Какое вдохновение! Какая жажда денег! Ибо, когда титулованным особам что-то преподносят, это делается отнюдь не бескорыстно (и, наверное, это справедливо).
Но когда маэстро совлек покров с холста, я остолбенела. Не потому, что картина, представшая моему взору, была так уж плоха. Нет, насколько я разбиралась в живописи, она была вполне даже ничего себе. Только женщина, изображенная на полотне, никак не могла быть мной. Она была заметно красивее меня, и нос ей сроду не ломали. И гораздо более в теле. Я, в общем, тоже не тростинка, но все же до общепризнанного мужского идеала не дотягиваю. О таких мелочах, как волосы – светлые, короткие (в жизни) и темные, длинные (на картине) и не говорю.
А главное – улыбка. Скорее даже ухмылка. Ехидная, хитрая и двусмысленная. Неужели я так улыбаюсь?
– Ну, как? – с гордостью спросил Монферран Кобелье.
– По-моему, не очень похоже, – промямлила я.
– Но, госпожа княгиня, есть особенности художественного видения...
Все же, как ни посмотри, дама на картине была похожа на кого угодно, хоть на самого маэстро, только не на меня.
– Но улыбка...
– Улыбкой я особенно горжусь.
Я пригляделась повнимательней и заметила, что свежей краской на холст нанесено лишь несколько мазков. Включая те, что изображали вышеозначенную улыбку. Прочая краска давно высохла. Все ясно. У старика припасены заготовки, и он скоренько подгоняет их под любые случаи жизни. Как ни странно, это я могла понять лучше, чем внезапный порыв вдохновения.
– Художника всякий обидеть может, – с грустью произнес маэстро, словно прочитав мои мысли.
Обижать я его не собиралась. Но и выдавать деньги наличными меня ломало. Я выписала ему чек на предъявителя в контору Фердикрюгера, а в графу расходов внесла оплату портрета «Моны Рины дельи Кипежански» – так значилось на оборотной стороне холста.
Хотя, кто знает? Может, я сделала полезное приобретение. Маэстро все же выдающийся художник, и не исключено, что его творения останутся в веках. Вот будет забавно, если и эта картина сохранится. И ученые будущего будут строить предположения о личности женщины, на ней изображенной. А если они еще и выяснят, что князей дельи Кипежански не существовало в природе, и начнут гадать, что художник хотел этим сказать и какие тайны здесь зашифрованы... Воображаю, какую бредятину они понапишут. Нет, лучше не буду воображать.
Выпроводив маэстро, я собралась призвать служанку, чтоб потолковать с ней по душам. Но не тут-то было. Сорти дю Баль доложил, что прибыл господин Фердикрюгер. Так что если Монферран Кобелье надеялся немедленно обналичить чек, то ему маячило некоторое ожидание.
Я приняла банкира без особой радости. Предположительно, он мог явиться по двум причинам: заявить, что закрывает кредит, или пожаловаться на новое покушение. Отнюдь. Покушение оставалось в прошлом, а Фердикрюгера интересовало настоящее.
– Светлейшая княгиня, до меня дошли слухи о том, что вчера в своем замке была арестована маркиза де Каданс.
Ах, вот оно что.
– Эти слухи верны. Сейчас Вальмина де Каданс в Тур-де-Форсе, сегодня совет церковных и светских сеньоров Моветона в резиденции епископа будет решать ее судьбу. И, уверяю вас, на сей раз герцог Такова-Селяви не станет за нее заступаться. Мне жаль, господин Фердикрюгер, что вы, как кредитор маркизы, рискуете понести убытки. В утешение могу сказать – положение дел доведено до сведения премьера Сомелье, арестованное имущество маркизы, очевидно, вскоре перейдет в собственность короны, и тогда вы можете затребовать компенсаций.
– О, госпожа княгиня, никто так, как вы не способен пролить бальзам на сердце делового человека! Разве что мадемуазель Монбижу. Признаюсь, деловая сметка этой дамы не оставила меня равнодушным. Но в своем нынешнем положении я не смел и надеяться... Однако теперь, когда я могу в качестве погашения долга затребовать замок Каданс с прилегающими землями...
– То вы станете новым маркизом де Каданс! – что же, если в этом качестве банкир отвлечет мадемуазель Монбижу от планов мести королю, еще одной заговорщицей станет меньше. Кротко и без пролития крови.
Впрочем, пока Фердикрюгер еще не заделался аристократом и не решил свои личные проблемы, он мог быть кое в чем полезен.
– Скажите, сударь, вам приходилось слышать что-нибудь о секте приверженцев Края Света?
Он не побледнел, не вздрогнул, и не поперхнулся. Даже не выразил особого удивления.
– Кое-что слышал, госпожа моя. В определенных кругах это даже становится модно...
– Вот как?
– У меня на родине, в империи, эти сектанты появились раньше, чем здесь. Но существующий ортодоксальный орден Края не признал это ответвление правомочным. «Мертвый есть мертвый, живой есть живой. И путать это не след», – заявил новый патриарх ордена.
– Совершенно с ним согласна.
– Имперские власти тоже преследовали еретиков. И тогда они стали перебираться в другие страны, менее цивилизованные... Я слышал о Токай-Гуляше, Бухано-Трескаве... но, приехав в Моветон, обнаружил, что эта ересь начала распространяться и здесь.
– Значит, в Шерамуре их не преследуют.
– Насчет всего Шерамура не скажу, а в Моветоне – нет. Это довольно странно, учитывая, как энергично в последнее время администрация епископа оказывала содействие Благому Сыску в охоте на ведьм. Я даже навел справки об их учении – полагал, вдруг это будет мне полезно при деловых отношениях... но мне не понравилось.