ЧАСТЬ ВТОРАЯ, ГОТИЧНАЯ
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА НЕОДОЛИМОЙ СИЛЫ
Открыта ночь
Тебе,
Увидишь ты
Края,
Им нет
Края.
...Ясно было одно: задерживаться в Шерамуре никак нельзя. И ради Гверна, и ради спасения собственной шкуры. Старший Брат мог не согласиться с теми доводами, которые сломали моего оппонента в «Бобре и козле». По этой же причине я не могла воспользоваться единственным известным мне магическим порталом в Шерамуре – он находился в Парлеве, а там агентура Сомелье запросто бы меня опознала. Так что нужно было сматываться традиционным способом.
Настроение было – хоть самой в служители Края поступай. Ведь не хотел же Гверн соглашаться на эту шпионскую миссию, а я его уговорила. И что нам в Волкодавле не сиделось?
Кстати, мысль о том, чтоб вписаться в орден Края и благодаря этому отыскать следы брата Удо, а вместе с ним и Гверна, мне приходила – до того, как я связалась с Бабой-Ягой по ее прибору. Она пообещала провести розыск по своим каналам и сообщить при встрече. Встречу же она назначила в приморском Дикополисе.
Я отплыла из порта Моне, и призраки древнего короля Баллона и его дочери не тревожили меня. Теперь не надо было прикидываться знатной поволчанкой и соблюдать реноме. Поэтому, прибегнув к кое-каким старым связям, я присоединилась к контрабандистам, переправлявшим беспошлинные товары в порты Радужного моря. За время перехода не случилось ни одного шторма, а ветер был попутный. Должно быть, недобитые шерамурские ведьмы поспособствовали. Не тревожили шхуну «Реприманд» ни пираты с острова Флеш-Рояль, ни броненосцы Заморской Олигархии, ни легендарные чудовища вроде Чуда-юда рыбы Фиш. И все же переход был достаточно долгим, чтоб справиться с растерзанными чувствами и собраться с мыслями.
В интриге, на которую нас подписал отец Батискаф, с самого начала ощущалось несколько уровней. И многого квадратист нам не открыл. Оно и понятно – никто не станет сообщать лишнего агентам, работающим по найму. Вопрос в том, скрывал ли он какие-то тайны от своих коллег и начальников. Были, были там подводные течения... быть может, две ветви одного ведомства соперничали друг с другом? Теперь я жалела, что не поговорила как следует с Камамбером. Следовало не предаваться тоске и печали, а вытрясти из него все, что ему известно. А сейчас уже поздно.
Далее. Может, мне померещилось, но было у меня чувство, что Финалгон пытался о чем-то намекнуть... или предупредить? И тут снова вставал вопрос о степени участия МГБ в шерамурских интригах. Господин Голдман в качестве мировой закулисы – предположение, конечно, нелепое, но не невозможное. Кто-то же меня сдал отцу Батискафу... или Сомелье?
Тут меня посетила идея еще более бредовая. А если Финалгон намекал не на свое начальство, а на своих сородичей, с которым вроде был в контрах? Высокие эльфы, в отличие от не в меру активного Маленького Народца, вроде бы от вмешательства в текущие дела устранились, живут себе на закрытом острове Нефигассе, и ничто их не волнует... Но кто может знать, что замышляют эльфы? Только сами эльфы. Короче, если Баба-Яга мне ничего полезного не скажет, надо продвигаться в СТГ, благо это не слишком далеко от Дикополиса, и трясти Финалгона. Даже если ради этого придется связываться с магом Абрамелином и просить, по старой памяти, одолжить дракона. В конце концов, Гверну же он его одалживал?
Тут мои мысли, сделав полный круг, снова вернулись к Гверну. Нет, решительно не стоит предаваться самоедству на тему: «Зачем, зачем мы не отправились на Флеш-Рояль?» или «Зачем он решил вернуть меня, когда я от него ушла?» Смысла в этом никакого нет. Главное, что меня мучило – незнание, жив ли он. Хотя Гверн не из тех людей, что легко позволят себя убить. А вот заколдовать... тут опасность гораздо больше. Поэтому я и отправляюсь на поиски. В сказках, как правило, принцы расколдовывают принцесс, но здесь не сказка, а суровая реальность. Если мне удастся спасти Гверна, я больше не стану с ним ссориться. (Хотя ссоры всегда начинал он, а не я. И сцены ревности тоже устраивал он!) И даже согласна каждый день слушать про осаду Фриценшвайна...
В таком настроении я и высадилась в Дикополисе, портовом городе некогда одной из процветающих колоний Перворимской империи, ныне перебивающимся осколками былой славы. Осколков было много, а также и обломков. Мраморные плиты и колонны, которые не смогли вывезти на продажу по причине дефектности, валялись на улицах, подпирали собою городские стены, либо лежали на дне бухты. Их оплетал плющ (те, что на поверхности) либо водоросли (те, что в море), по ним сновали ящерицы и крабы, и солнце накаляло их так, что ходить по мостовой, оставшейся с древних времен, можно было только в башмаках на толстой подошве или в подкованных сапогах.
Масличные деревья и кипарисы заполняли окрестности вплоть до самого горизонта. В другое время я нашла бы это красивым, но при нынешних обстоятельствах красоты меня не прельщали. Мне даже мрамор казался изъеденным паршой и потускневшим. И если это было не так – все равно, город находился в упадке. И вряд ли виной тому была гибель империи. В конце концов, империи приходят и уходят, а коммерция остается. И долгое время после того, как память о последнем из перворимских императоров обратилась во прах, Дикополис процветал за счет торговли. Но тут на беду случилась затяжная война между могущественными местными домами судовладельцев Янаки и Ставраки. Пока она продолжалась, приподнялся, как на дрожжах, Союз Торговых Городов, и большинство кораблей из Шерамура, Гран-Ботфорте и Кабальерры устремились туда. Дикополис остался перевалочным пунктом, куда суда заходили за пресной водой и провиантом.
Об этом мне рассказали во время плавания на «Реприманде», и, сойдя на берег, я увидела, что моряки, в виде исключения из общего правила, не солгали. Но изучать местные достопримечательности я не собиралась. Пока мой путь лежал к таверне, указанной Бабой-Ягой. Фамилия владельца была, если не ошибаюсь, Лапсердаки. Связь была очень плохая, с помехами, так что я могла расслышать неверно. Конечно, яблочко, врученное мне, было мобильнее традиционного хрустального шара, но имело существенный недостаток – оно портилось, а потом и вовсе высохло, и пришлось его выбросить. А без яблочка тарелочка не работала. Так что я понятия не имела, прибыла ли уже Баба-Яга и где она находится.
Ничего, Дикополис не похож на город, где целенаправленно борются с колдовством. Наверняка здесь имеются какие-нибудь маги-волхвователи, а при них – средства связи.
В порту мне указали дорогу к таверне Лапсердаки и даже предложили проводить – за плату, разумеется. Но я отказалась. Не то чтоб мне было жалко денег (пока что их было у меня достаточно), просто ни с кем пока не хотелось разговаривать, а местные жители отличались повышенной болтливостью.
Миновав полуразрушенную триумфальную арку императора Дваяна, я свернула на улицу, которая если и была когда-то замощена, то камень порастаскали еще до того, как возникла Второримская империя. Сейчас по ней гнали коз, и раскаленная пыль садилась на мои сапоги, залатанную куртку и штаны. Наряды, пошитые в Мозетоне, там и остались, полагаю, Фердикрюгер их перепродал. Хорошо хоть отпала необходимость изображать благородную даму. Больше ничего хорошего в сложившейся ситуации я не видела.
Таверна обнаружилась по устойчивому запаху жареной рыбы, валившему, из распахнутых дверей вместе с кухонным чадом. Толстый носатый мужик, поросший курчавым волосом, высунулся из кухни, когда я вошла.
– Лапсердаки?
– Лапсердаки, Лапсердаки, – подтвердил он, вытирая жирные руки о засаленную тряпку, подхватывавшую его пузо.
– Баба-Яга здесь?
– У нас такого не подают! – с оскорбленным видом заявил он, как будто я потребовала какой-нибудь наркотик.
– Дракона мать! Это не дурь! Не еда и не выпивка! Это женщина... такая... на одной ноге... еще по воздуху летает...