Ох, да если б мы над морем летели, это ж одно удовольствие! В воду падать, если правильно сгруппироваться – вполне можно. И плаваю я прилично. А тут же одни скалы внизу, подумать и то страшно, не то что смотреть!
Ну, Гверн, что мне из-за тебя терпеть приходится! Если ты жив, за все мне ответишь при встрече.
А если не жив...
Если не жив, тогда ответят другие.
Становилось все холоднее. Ледяные ветры гуляли над вершинами, под равнодушными звездами, и овчинная безрукавка бабы Ламьи была как нельзя более кстати. Сейчас я не стала бы возражать, если бы старушка предложила целую шубу.
Воздух был разрежен, и голова у меня кружилась. Если не считать этого, а также холода, полет проходил нормально. На овце было не так тряско, как на ковре-самолете, и не так закладывало в ушах от ветра, как на драконе.
Море осталось далеко позади. Казалось, стало чуть светлее, а может, это отбрасывали отсвет заснеженные вершины Купатских гор, показавшиеся впереди. Зубы мои от озноба начали выбивать дробь. Возможно, в Балалаях я поднималась и повыше, но там я передвигалась по горам, а не над горами!
Потом овца стала снижаться. Хвала богам, не резко, а кругами, иначе к дроби зубовной прибавилось бы кровотечение из носа.
Долину обволакивал предутренний туман, и что делается внизу, я не могла рассмотреть – до тех пор, пока ступни мои не стукнулись – довольно чувствительно – о твердую поверхность. Овца приземлилась.
Выпустив, наконец, слипшуюся шерсть, я сползла со спины ездовой животины и постаралась оглядеться. Мы находились на поросшем травой горном склоне. Больше ничего в сумраке и тумане разобрать было нельзя. К тому же у меня так затекли ноги и кружилась голова, что я не в состоянии была сделать ни шагу. Пришлось опуститься на землю. Овца отошла в сторонку и принялась щипать трапу. И то – проголодалась, наверное. Мне же было не до еды. От усталости и оттого, что вновь стало тепло, меня разморило, и я мгновенно уснула.
Эта сонная одурь длилась, должно быть, не меньше двух часов, потому что, когда я разлепила веки, солнце стояло уже высоко. Туман истаял, а вместе с ним исчезла и овца. И правильно сделала. Теперь, когда тошнота и головокружение прошли, голод мог сподобить меня на многое. А меня с детства учили, что есть ездовых животных нехорошо. Тем более волшебных. Впрочем, нехорошо есть любое существо, оказавшее тебе услугу, хотя многие люди придерживаются прямо противоположной точки зрения.
Но больше, чем есть, хотелось пить. Что ж, надо оглядеться, нельзя ли где-нибудь поблизости подкрепиться и освежиться.
Поднявшись, я увидела, что под горой, где меня высадили, – долина, а в ней – сады, огороды, виноградники и дома. Много домов. А на склоне горы насупротив меня – крепость.
Что ж, я просила доставить меня в Торговище. Похоже, я почти на месте. Можно дойти пешком.
За камнями обнаружилась тропинка, вероятно протоптанная пастухами, и я двинулась по ней к столице Сильватрансы.
«Ладно, согласимся считать это столицей, – думала я по мере приближения, – а не увеличенной в несколько раз деревней». Мазанки, крытые соломой, пыльные улицы, где бродят козы и куры... На крышах, из дымоходов, торчали косы. Забавный обычай. Местная замена флюгерам, что ли?
А вот крепость над Торговищем внушала уважение. Солидная крепость. Построена она, судя по всему, несколько столетий назад. Кто там, говорили, воевал Сильватрансу, кроме господарей? Токай-Гуляш, султан Сумамед? Наверняка при нападениях все эти мазанки сжигали и разрушали, а крепость вон уцелела. Правда, это не значит, что владетели крепости успешно отражали любые атаки. Могли с тем же успехом сдавать ее всем нападавшим. Видели, знаем.
В общем, если Дикополис пребывал в упадке, то о Торговище этого сказать никак нельзя. Ему просто неоткуда было падать.
Народ на улицах вид имел тоже не столичный, а полукрестьянский – в домотканине, постолах, войлочных шляпах либо овчинных шапках. Впрочем, я в ветхой безрукавке, весьма удачно прикрывавшей арбалет, и прочей видавшей виды одежде не слишком от них отличалась. Правда, сапоги у меня были покрепче, чем обувка местных жителей, но поверх пыли дикопольской, пока я дошла до площади, вторым слоем легла пыль здешняя.
Площадь выглядела немного попригляднее. Там даже стояли два-три каменных дома. И людей было поболее. Может, здесь и перекусить где имеется?
Но прежде этого я увидела фонтан. А вода привлекала меня сейчас больше. То есть назвать фонтаном это сооружение на городской площади было довольно затруднительно, особенно после того, как побываешь в Гран-Ботфорте и Шерамуре. В стене, ограждавшей площадь, было пробито отверстие, из которого вода стекала в каменный водоем, прямоугольной формой своей напоминавший саркофаг. Верно, тут поблизости был источник, а его решили так художественно оформить.
Подгоняемая жаждой, я двинулась прямо к фонтану. И лишь подойдя поближе, углядела нечто удивительное. На каменном бортике водоема лежала золотая чаша. За годы странствий я научилась отличать золото и драгоценные камни от подделок. А эта чаша была усажена рубинами, гранатами, изумрудами и сапфирами, как именинный пирог – изюмом. И стоила, без сомнений, целое состояние. И смотрелась она на краю заросшего мхом водоема, выстроенного на пропыленной площади, очень странно. Но мне было все равно. Я хотела пить. Поэтому взяла чашу, как следует ополоснула ее под недоуменными взглядами горожан – мало ли кто пил из нее раньше? – наполнила водой и вдоволь напилась. Потом положила чашу назад и повернулась, еще не определившись, искать ли пропитания или двигать прямо в крепость.
Но я успела пройти всего несколько шагов, когда на площадь навстречу мне выехали всадники – пыль еще не осела на той улице, по которой они проскакали.
Я не успела прийти в крепость. Крепость сама пришла ко мне.
Предводитель, достигнув середины площади, сдержал коня и перешел на шаг. То же сделали остальные. Их одежда, в сравнении со скромным платьем горожан, была богатой и яркой, хотя в Шерамуре, да и в империи тоже, показалась бы неисправимо старомодной. Оружием им служили сабли и топорики на длинных рукоятях. Но нападать всадники, похоже, не собирались.
Я тоже не стала хвататься за меч. Зачем? У меня и так кое-что припрятано. Однако я остановилась, выжидая, пока предводитель подъедет ко мне.
Это был мужчина средних лет, носатый, с длинными вислыми усами. Обряжен он был в ярко-лиловый бархатный кафтан и меховую шапку.
– Ты не взяла чашу? – у него оказался хриплый голос, и говорил он почему-то по-имперски.
Дурацкий вопрос. Он же видел, что не взяла.
– Нет.
– Почему?
Еще более дурацкий вопрос. Я еще не сошла с ума, чтоб хватать ценную вещь на виду у всех, средь бела дня.
– Я хотела пить, а не воровать, верховный боярин.
Нераду Бобоану – а это, несомненно, был он, покачал головой. Вряд ли мой ответ был тем, какой он хотел услышать. Потом спросил:
– Ты из империи?
Ядрена Вошь, у меня что, в лице есть какое-то особое имперское выражение?
– Там я тоже побывала, – я постаралась найти обтекаемый ответ.
– Кто ты, и что тебе надо в Торговище? Только не лги, что ты бедная странница. Простолюдины не носят такие мечи.
Меч у меня был приличный, но отнюдь не исключительной работы. Так что напирать на особую знатность моего происхождения не стоило. А что до имени, то я решила оставить прежнее, сделав поправку на местное произношение.
– Можешь называть меня Райна, боярин. А пришла я сюда, чтобы послужить тебе своим мечом – вряд ли ты ждешь от меня иных услуг.
Лучшего предлога, чтобы попасть в крепость и узнать, не там ли Гверн, я придумать не смогла. Хотя вполне могла ожидать от правителя столь отсталого государства что-нибудь вроде: «баба с мечом – это обезьяна с прялкой».