Но не угодно ли, какую штуку выкинул этот баловень судьбы!
Дело происходило в Нерви, в том милом тропическом уголку подле Генуи, в апреле, когда главная волна туристов уже отхлынула, а южная природа, улыбаясь им в спину, только что развернулась во всей своей прелести.
Валори прогуливался по узкой, составляющей променад Нерви, полоске земли между надвинувшимися горами и синеющим Средиземным морем.
Променад этот значительно возвышается над уровнем моря и почти на всем своем протяжении обрывист.
Несколько лиц, находившихся на том же небольшом пространстве, увидели, как профессор стремительно повернулся лицом к морю, вытянул перед собою руки, твердой поступью сделал те несколько шагов, которые отделяли его от обрыва и, как бы продолжая идти, шагнул затем уже в воздух.
Из среды видевших эту сцену вырвался крик ужаса; но сам профессор не издал ни звука, пока падал и когда упал, ударяясь головой о выступ скалы. Высота падения была не особенно значительна и, если бы не это последнее обстоятельство — удар виском о камень — прыжок, возможно, и не был бы смертелен.
Происшествие вызвало сенсацию.
Кое-кто из родных искренно опечалился; ученый мир выразил соболезнование; газеты получили лишнюю порцию материала; люди поговорили и все понемногу затихло, поволоклось волной новых событий, которые неустанно выбрасывает океан жизни.
Валори оставил все свои дела в полном порядке и, как ни доискивались причин его смерти, самоубийства, вернее, ничего подходящего не оказалось.
Пришлось, за неимением лучшего, отнести этот необъяснимый поступок к следствиям внезапного умопомешательства.
Но, право же, это забавно! Здоровый, свободный во всех отношениях от каких бы то ни было забот, тревог, опасностей профессор, еще чуть ли не вчера с изумительной четкостью излагавший свои мысли на кафедре, вдруг взбеленился и ни с того, ни с сего прыгнул в бездну, прыгнул неведомо зачем.
Горячий защитник в своих метафизических умозаключениях целесообразности всего совершающегося совершает сам величайшую, по-видимому, нецелесообразность!
Вы чувствуете, что здесь что-то неладно и бессилие обычной попытки заткнуть зияющую логическую дыру ссылкой на внезапный припадок умопомешательства очевидно, особенно для нас, согласившихся, что все происходящее не только причинно, но и целесообразно.
Я имею возможность пролить некоторый свет на это столь загадочное происшествие.
Мне довелось завязать близкое знакомство, перешедшее затем в дружбу, с лицом, хорошо знавшим покойного Валори и более других посвященным в его интимную жизнь.
Свежесть происшедшего заставляет меня назвать моего друга вымышленным именем; окрестим его хотя бы просто — Паоло. Однажды, в дружеской беседе на тему о некоей предопределенности, тяготеющей над людьми, Паоло рассказал мне многое, уяснившее истинное положение вещей.
Оказалось, что Валори действительно был незаурядным человеком.
Его преданность любимой философской области познания была изумительной; эта возвышенная страсть была у Валори единственной и целиком поглощала его. Он не разменивался на мелочи жизни и, кто знает, может быть, из него выработался бы один из тех людей, мысли которых являются путеводными для многих поколений.
Но случилось иначе — профессор Джиованни Валори изменил своей до сих пор единственной возлюбленной.
Страсть духовного происхождения была побеждена страстью плотской.
Простая малоинтеллигентная девушка, рядовая певица в посредственном театре, овладела, в полном значении этого слова, воображением профессора; ее физические данные — ничто более — таили в себе для Валори неодолимую притягательность.
Он стал бороться с этой захлестнувшей его волной плотского вожделения, но боролся слишком вяло, далеко не с тем напряжением, на которое был способен.
Валори забросил свои занятия и, хотя и продолжал чтение лекций, но уже без прежнего воодушевления.
Однако сближение между Валори и певицей не получило развития; случилось так, что она вскоре заболела и умерла.
Смерть ее сильно подействовала на Валори, но с течением времени впечатление начало, по-видимому, сглаживаться.
Хотя все же можно было подметить, что мало-помалу он стал превращаться в заурядного профессора, лишь отстукивающего положенное его званию.
Со всем тем, Валори до последнего дня был вполне нормальным человеком, только, как говорится, стал обыденнее; волочил крылья своего духа по земле — так закончил рассказ Паоло.