Надя ждала его в машине. Водить она не умеет и не пытается научиться — да Вольт бы и не разрешил ей рисковать Стефой, — но как включать отопление он ей показал, и она любит улечься после бассейна на заднем диване и дремать. Так Вольт ее и повез сонную. Еле разбудил, когда приехали.
Надя не спеша поднималась, а Вольт задержался у почтовых ящиков. Свой ящик Вольт всегда отпирает без уверенности, что там окажутся газеты: их часто воруют. Давно Вольт мечтает поймать вора, но никак не удается. Да и трудно рассчитывать: проходит воришка мимо, оглянется, никого на лестнице нет — отпер, вынул, пошел дальше… На этот раз газеты оказались целы. А между газет еще какой-то листок.
Вольт взглянул — и поспешно сунул в карман, пока не заметила Надя. Такие листки он уже находил раньше — святые письма. То есть не такие: прежние были переписаны корявейшими буквами, полны самых невероятных ошибок, а это перепечатано на машинке — образовательный ценз распространителей святых писем явно повысился! Первое такое письмо он как курьез показал Наде, а она стала говорить, что ничего не бывает просто так, что раз столько людей уверовали, значит в этом тоже своя истина, и что все надо испытать на себе, а не отвергать с порога. Вольт был поражен: он-то думал, что у него покорная любящая жена! И хоть бы в святом письме было что-то умное, интересное — нет же, содержание убого до удивления: кто-то порвал письмо — с ним случилась неизлечимая болезнь, а кто переписал три раза — тому небывалое счастье, исполняются желания. В общем, баш на баш с богом: ты ему копию письма — он тебе исполнение желания. И это нужно испытывать и проверять?! В этом тоже своя истина?! Сколько Вольт слышал и читал об одиночестве вдвоем, а тогда почувствовал впервые, что Надя может быть абсолютно чужой, даже враждебной! Ведь он работает в очень рискованной области, он пытается насадить науку там, где столько веков, даже тысячелетий орудовали одни только шаманы, прорицатели, маги, потому его самого тупые ретрограды готовы объявить чуть ли не мистиком! И значит, он испытывает особенно острую потребность отмежеваться хоть от поповщины, хоть от чертовщины, — как же любящей жене не понимать этого?!
Тогда кое-как помирились, но объясняться еще раз на ту же тему Вольту не хотелось. То есть наоборот: хотелось! Как хотелось! Разом бы выложить все про упрямство и глупость — какое бы удовольствие. И пусть расплачется, покается, потому что иначе она ему не нужна. На кой черт рядом чужая, не понимающая его женщина!.. Но ничего Вольт не сказал. И не из-за боязни скандала. Почти всегда в моменты первой вспышки ему хочется говорить беспощадные слова — справедливые и беспощадные! — но стоит переждать первый миг, и жалость заливает гнев, как вода огонь. Ведь Надя своими глупостями не хочет его оскорбить, не понимает, что оскорбляет. А если иногда и хочет по дурости… Нельзя же с нею так жестоко — с маленькой, некрасивой, пожалуй что никому и не нужной, кроме него… Он и с другими обычно гасит первый гнев, а уж с Надей — в особенности. Гасит первый гнев, но после каждой такой погашенной вспышки откладывается в душе разочарование — как вязкий нерастворимый осадок: ведь он знает точно, что, если оставить эту дурацкую бумажку Наде, дорогая жена старательно перепишет ее три раза и бросит в ящики к соседям — осчастливит и их святыми письмами. На всякий случай: а вдруг за непослушание мстительный бог и вправду нашлет болезни?
Вот так: только что вез сонную Надю и настроение было самое благодушное, но одна эта бумажка в почтовом ящике — и все испорчено. Уж если неизбежно у них газетное воровство, своровал бы неуловимый вор почту сегодня!.. А ни о чем не догадывающаяся Надя что-то говорила про смешного Константина Ивановича. Вольт не прислушивался. Надя часто лепечет вот так: совсем тихо, да еще отвернувшись в сторону, да еще произносит неотчетливо, будто во рту тянучка — любимые, кстати, ее конфеты, — Вольт когда-то прислушивался, переспрашивал, а потом перестал.
А тут еще навстречу спускалась Грушева, соседка сверху, — еще один повод, чтобы испортиться настроению. Как будто нарочно все сразу!
— Ой, здравствуйте! Доброе утро! Какие же вы дружные! Я сколько ни смотрю, всегда умиляюсь! Идете вместе и одеты одинаково — сразу видно, что образцовая пара!
Грушева всегда такая слащавая.
— Здравствуйте, Элеонора Петровна!
Это Надя произнесла совершенно отчетливо. Надя Грушеву любит, не то что Вольт.