Она училась на ФАЭ, я — на РТФ, и случайно встретиться в следующий раз мы могли бы и через год. Но я позаботился помочь случаю. И помог так удачно, что мы оказались вместе в автобусе двадцать второго маршрута. Одни в целом автобусе, так по крайней мере казалось мне.
Мы стояли в углу на качающейся площадке прицепа, я заслонял ее от всего мира. Ее просто заслонить и защитить: она тонкая, как девушка-гусар. А качка автобуса — качка эта обещала будущие совместные путешествия: корабли на волнах, поезда на стрелках.
Ехать ей нужно было — вот счастье-то! — до самой Охты. Мне, естественно, туда же.
Сначала все шло так, как и должно идти в подобных случаях: я в меру сил старался быть остроумным и занимательным, это, по-видимому, удавалось, она смеялась в нужных местах.
Из всего тогда мною сказанного помню одну тираду:
— Нет, я телевизор почти никогда не смотрю. Даже если интересная передача. Понимаешь, я-то знаю, что нынешние телевизоры устарели морально, потому чувствуешь себя как-то глупо. Точно в век электричек тащишься в Зеленогорск два часа на паровике.
Вот так получилось, что при первом же разговоре с нею — моим счастьем и несчастьем — я заговорил о телевизорах, ставших потом для меня тоже и счастьем и несчастьем. Случайно ли? Вряд ли. В мире все перепутано неспроста.
Но самое важное, что уже в ту первую нашу беседу я говорил ей «ты». Или это обман памяти? Нет, я решительно не могу себе представить, чтобы я хоть раз, хоть когда-то сказал ей холодное «вы» — моей Бемби, моей Лилите!
Когда мы вышли из автобуса, я непринужденно пригласил ее в кино, и она согласилась, только на следующий день и обязательно на дневной сеанс — срезу после лекций.
Стояла осень, солнечная и холодная. Мы шли через сад к ее дому, я держал ее за руку, ладонь в ладони. Небо было ясным, вымытым недельными дождями, и во мне была такая же ясность: назавтра мы шли вместе в кино, потом еще куда-нибудь; весь город принадлежал нам, и вся жизнь.
Она остановилась, повернулась ко мне, сказала:
— Вот мой дом. До завтра. Сняла перчатку и протянула руку.
На пальце блестело тоненькое желтое обручальное кольцо.
Когда я увидел ее в первый раз перед институтом, она тоже была в перчатках.
А если бы я увидел кольцо сразу, неужели не последовало бы продолжения?!
Не верится. Но кто знает.
— Ты замужем?
Я выговорил это с трудом. Голос прозвучал хрипло и глухо, я услышал себя словно со стороны.
— Да, а что? Это же не значит, что у меня не может быть друзей, ведь правда? Сейчас не домострой.
Она безмятежно смотрела мне в глаза.
Постепенно я узнал подробности: она вышла замуж за полгода до нашего знакомства, мужу двадцать пять лет, он экономист, подает надежды, должен защититься года через два.
Вышла замуж за полгода до нашего знакомства. Я с тревогой смотрел на ее живот. Но нет, незаметно было никаких признаков беременности.
— Это же не значит, что у меня не может быть друзей, ведь правда?
Она улыбнулась и, не дожидаясь моего ответа, вошла в дом. Вошла в свой дом, где жила с мужем в пятнадцатиметровой комнате, как я узнал потом.
Главнее: вошла в свой дом. А я остался на улице. Кандидат в друзья.
Вот тогда я и начал произносить свои мысленные монологи, раньше за мной такого не водилось. Впрочем, я скоро перешел к диалогам, придумывая реплики и за нее.
Я шел один через тот же сад, а в голове выстраивались слова:
«Но ведь это ничего не значит. Ну подумаешь — замужем. Ведь если бы она очень его любила, мы бы не держались за руки. И зачем идти завтра со мной в кино, если любишь мужа? Лучше тогда идти с ним, тем более ребенка у вас нет, вечера свободны. Вот я бы — я бы хотел ходить только с тобой и не стал бы больше ни с кем. Ну а раз ты не так уж его любишь, то ничего страшного, что замужем. Подумаешь — развестись».
Это был первый опыт, до диалогов я еще не дошел, поэтому ее воображаемый ответ остался неизвестным.
И хорошо бы, я произнес свой монолог один раз — ну, высказал, что наболело, хоть бы и про себя. Но я повторял его снова и снова, это даже нельзя назвать повторением, потому что повторение — активное действие; нет, монолог крутился в голове словно сам по себе, помимо воли, будто склеенная кольцом пленка.