Обычный конверт — могла бы послать авиа, тогда бы не тащилось одиннадцать дней.
«Мелкие и крупные подробности» — все-таки, может быть, разочаровалась она в своем Мише?!
Каким-то образом по нашему отряду пронесся слух, что я получил любовное письмо. Это вызвало легкую сенсацию, меня поздравляли, девицы шушукались уважительно, я расслышал слова:
— Настоящее чувство.
Дело в том, что все эти два месяца среди природы (мы рубили домики нового поселка), когда обстановка так благоприятствовала любви, я держался стоиком и аскетом, чем заслужил репутацию отчасти гамлетовскую.
Встреча — тоже этап. Еще более важный этап. Мне казалось, произойдет нечто удивительное. Мы бросимся друг к другу, не в силах от волнения и радости сказать ни слова, — ну, в общем, что-то в этом роде.
Первое, что я сделал в институте: посмотрел по расписанию, где их группа. Вот, наконец, и перерыв. Вот и она, загорелая и такая красивая, какой я ее еще никогда не видел!
Она сказала:
— Привет! Хорошо, что ты зашел, мне нужно предупредить: меня сегодня встретит муж, так что ты не маячь. Ой, я так рада тебя видеть! Хочется поговорить — но в другой раз. Извини, сейчас бегу.
Вот и бросились друг к другу в волнении и радости.
Все-таки я решил помаячить: хотелось хоть издали посмотреть на мужа, многообещающего счастливца.
Да, впечатление он мог произвести — на тех, кто любит мужчин такого сорта. Вылитый профессор Челленджер! Маленького роста, но с широкой грудью и мощными руками, весь в курчавой дремучей бороде. Мне такие типы никогда не нравились, а в дремучей бороде чудится что-то посконное, допетровское.
Он по-хозяйски взял Бемби под руку и увел.
Вот и встретились.
А через неделю мы оказались с Бемби в одной компании. Уж не помню, что отмечали. Большинство ребят было из ее группы, а меня пригласили ради нее — я же пользовался статусом признанного поклонника.
Всем налили, но она не выпила. Как тут стали изощряться, особенно Валька Травников:
— Лилька, ты чего?
— Завязала?
— В монастырь собралась?
А мне сразу стало холодно: я-то сразу понял, в чем дело.
Она ушла рано. Я, естественно, с нею. Мы долго молчали.
Мне было трудно выговорить простые слова вопроса, но в конце концов я решился. Я люблю ясность. Конечно, я и так все понимал, но вдруг она просто нездорова?
— Ты беременна?
— Да.
— Поздравляю. Когда собираешься родить?
— Обещают в марте.
Ну вот, теперь все постепенно и кончится. Ребенок укрепит семью. А забот будет столько, что не останется времени на дурацкие фильмы.
А в августе, когда она ходила по горам, когда писала мне письмо, она уже знала. Вот и мелкая подробность.
Мы по-прежнему уходили из института вместе, но теперь каждая наша прогулка была окрашена грустью прощания.
А Бемби хорошела. Никаких пятен не появилось у нее на коже, никаких отеков.
Однажды мы зашли в мороженицу. Свободного столика не нашлось, мы сели рядом с пожилой женщиной. Та смотрела на нас умиленно и наконец не выдержала:
— Какие вы оба молоденькие, хорошенькие. Сами дети, а уже ребеночка хотят иметь.
Вот уж я не считал себя ребенком! Но все равно приятно — приятно, что нас объединяют в комплименте.
Вообще нам везло на соседок в мороженицах. Другой раз я удостоился персонального комплимента. Когда я отошел к стойке, старушка соседка сказала Бемби:
— Какие у твоего мужа, деточка, красивые зубы. Бемби рассказала со смехом, я вздохнул, услышав «у твоего мужа, деточка».
Зашла Бемби и ко мне. Я бережно с нею разговаривал и не пытался целоваться: ведь теперь она окончательно принадлежит другому.
Зимнюю сессию она сдала, а после каникул уже не появилась в институте. Значит, кончилось наконец затянувшееся прощание. Увидимся ли когда-нибудь? И как?
Снова в голове у меня зазвучали диалоги, никогда не произнесенные в жизни. Я больше не упрекал. Почти не упрекал. Просто я пытался представить, как будет дальше. Это стало манией. Я сидел над книгой, а в голове снова и снова разыгрывалась та же сцена.
Двадцать лет спустя.
Я сижу один в квартире. Вечерний уют: приглушенный свет, интересная книга, рюмка вина. Жена ушла к подруге. Я женат уже лет пятнадцать. Жена — полноватая добрая женщина, носит яркие халаты, хорошо готовит, любит меня…
Да, так, значит, я читаю, пью понемногу вино.
Звонок.
Кто бы это? Жены дома нет, придется самому с чайником возиться… Открываю. На лестнице у нас темно, как всегда. Худенькая невысокая женщина. Лица не разобрать.
«Здравствуй, Стрельцов».