— А давайте мы немного прервемся и выпьем чаю! Тем более, и дети не обедали, прямо после уроков — сюда.
Павел Порфирьевич в душе не одобрил это предложение: если чай, то как же девочки станут записывать? А если не записывать, то пропадет кусок рассказа — жалко. Совсем же прерываться не хотелось, потому что как раз разошелся. И все-таки вслух возражать не стал: ведь, пожалуй, Света и сама голодная. А сознание, что внучке что-то неприятно или чего-то не хватает, было ему невыносимо.
Света, с тех пор как вышла замуж, уехала от своего дедуна. Формально она оставалась прописана здесь — Павел Порфирьевич сам и настоял, сказав совершенно отчетливо: «А вдруг умру? Не пропадать же площади!»— тем самым избавив Люсю и Свету от необходимости говорить постыдными недомолвками. Люся с Федором давно уже отделились, построили кооператив — и каких трудов стоило когда-то Павлу Порфирьевичу остаться здесь, не сдавать квартиру, а позже: прописать внучку! — и, оставшись с отъездом Светы один, Павел Порфирьевич скучал. Вот потому-то теперь он особенно радовался, глядя, как Света хозяйничает. Все на привычных ей местах, будто и не уезжала. Чашки эти с красными цветами сама когда-то и подарила своему дедуну с первой получки, с тех пор он из других и не пьет… А вот это зря: серебряные ложечки!
Горницкие, когда вернулись из эвакуации, о своих ложках-вилках и не заговаривали. Павел Порфирьевич сам однажды счел нужным рассказать как бы вскользь: «Мизгирь уже и серебро какое-то сменял на хлеб и сахар, да не помогло бедняге». Горницкие и тогда ничего не сказали прямо, только вздохнули: «Мы понимаем, что вы тут пережили. Очень даже понимаем!» Что они могут понимать, пересидев в своей Алма-Ате?!
Маленький отличник крутил перед близорукими глазами серебряную ложечку, и вдруг Павла Порфирьевича охватила паническая уверенность, что перед ним сидит внук Горницких. Или, скорее, правнук. Очень даже может быть! Горницкие по-прежнему живут в тридцать шестом доме — иногда Павел Порфирьевич встречает на улице: ветхие совсем! — по микрорайону их школа как раз двести шестая, в нее за год перед войной начал ходить Костя Мизгирь, а после института устроилась Света, чтобы близко от дома: она же тогда не знала, что выйдет замуж в Купчино. Фамилию отличника Павел Порфирьевич не запомнил, но не Горницкий — такую бы он не пропустил равнодушно сквозь память, — только это ничего не значит: ведь может быть внук по женской линии. Придет домой и расскажет, что был в гостях и мешал сахар в чашке серебряной ложечкой — теперешняя молодежь с самого детства понимает, где серебро, а где нет: вон напротив в скупку какая очередь каждый день, и стоят часто совсем мальчишки… У кого в гостях? Что учительница Светлана Федоровна — внучка их бывшего соседа, Горницкие знать не могут: тоже через женскую линию другая фамилия, но на тетрадках-то вон как жирно выведено: П. П. БОЧАРОВ!.. На девочек Павел Порфирьевич почему-то не думал, что они из рода Горницкич, только на отличника. Показалось, и похож чем-то: у старика Горницкого тоже уши как звукоулавливатели.
Конечно, было бы ужасное совпадение, но совпадения бывают и не такие! К ним в стационар раз внесли лейтенанта, которого ранило на площади у самой «Астории», а там уже лежал с дистрофией отец того самого лейтенанта! Но сын этого не знал, он получил краткосрочный отпуск и шел к отцу на Подьяческую. Такое вот совпадение! И прекрасно они могли бы не встретиться, лейтенанта, перебинтовав, отправили бы в военный госпиталь, но у кого-то случайно мысль: не родственники ли? Потому что фамилия редкая: Крогиус. Архитектор, кажется, был отец. Ну разрешили сыну в виде исключения долечиваться в гражданском стационаре, потому что рана легкая. Сестрички все с ума посходили: единственный военный, единственный молодой… Да, бывают совпадения, а тут тем более школа по микрорайону. Не надо было доставать эти ложки-вилки. То есть только чайные ложечки, но все равно.
Этими ложками-вилками в доме Павла Порфирьевича пользуются постоянно — с тех пор как он узнал, что от серебряных ложек большая польза: мельчайшие атомы серебра проглатываются с пищей и производят дезинфекцию желудка, — не дураки, значит, были прежние князья и буржуи! Производят дезинфекцию, а Павлу Порфирьевичу это особенно ценно при его язве. В дополнение к пороку сердца еще и язва прицепилась после блокады — ну понятно: язва всегда от нервов. Да и вообще, вещами надо пользоваться, чего их жалеть. Чего стоят любые вещи по сравнению со здоровьем и жизнью Павел Порфирьевич усвоил твердо — как всякий блокадник… Вот и привыкла Света их доставать на стол. Нужно было предупредить — а как? Не объяснишь же настоящую причину. И не скажешь: «Как бы твои следопыты не унесли в кармане ложечку!» Значит, невозможно предупредить. И получается, что перед внуком Горницких, или правнуком, он — седобородый, всеми уважаемый старик, ветеран медицинского фронта, как рапортовали сегодня, — будто голый. И не прикрыться.