Вольт махнул рукой и пошел к себе: Штека не переговорить.
К себе — хотя не так уж у себя был Вольт в лаборатории нейрофизиологии. В свое время он очутился здесь по внезапной мысли директора: «Давайте оплодотворим слишком приземленную физиологию искрой духа!» Директор иногда выражался не без игривости. К тому же, новые веяния заставили завести психолога, но еще не привели к мысли, что может существовать самостоятельная психологическая лаборатория, — значит, надо было соединить новое веяние со старой структурой. Пока Вольт не выходил из границ своего предмета, все шло прекрасно: ему не мешают, он никому не мешает — мирное сосуществование. Но с тех пор как начало его затягивать в физиологию, с тех пор как провозгласил он нарождение антропомаксимологии, выяснилось, что здесь, в лаборатории, все заняты своими делами, у всех свои темы — а микроскоп с микроманипулятором, например, один, и импортных сывороток высокой очистки всегда не хватает, да обычные чашки Петри здесь в ходу английские, пластмассовые, разового использования — тоже «на всех не напасешься», как любит повторять Красотка Инна, старшая и единственная лаборантка. Словом, он почувствовал себя лишним жильцом в квартире и без того перенаселенной. Да и в принципе: раз есть целая новая наука — любимая антропомаксимология — должна же найтись для нее и отдельная лаборатория! Сколько можно ходить в приживалах?!
У себя — увы, пока что он здесь у себя — в нейрофизиологии Вольт застал легкое смятение.
Из препараторской — а она расположена при самом входе, так что никак ее не минуешь, — доносилось:
— …Доронина в душе холодная! Строит из себя, а настоящих чувств нет!
Ну конечно, выступала Вера Щуко, которую вслед за Вольтом все в лаборатории называли Веринькой — такая она трепетная, вся на эмоциях, как охотно характеризует сама себя — ну вылитая тургеневская барышня. Вольт считает, что это смешно: быть вылитой тургеневской барышней. А ведь неплохо работает, сделала кое-что оригинальное по гипоталамусу, — если не знать, трудно в это поверить, слушая ее смешные восторги.
На посиделки все собрались, все наши грации, как любит говорить завлаб — Павел Георгиевич Хорунжий. Тут и Красотка Инна, и Танечка Тышлер, прозванная за хроническую унылость Протоплазмой, и Лена Лежепе-кова виднелась, Верная Кариатида, — господи, и она туда же!
Вольт остановился в дверях препараторской.
— Здравствуйте, все.
— Вольт, ты слышал новость? — Веринька выглядела необычайно счастливой. — У нас здесь будут настоящие съемки!
— Слышал. — Вольт пренебрежительно отмахнулся.
У окна курила Красотка Инна. Действительно, красивая девица. А главное для Вольта — она чем-то похожа на Женю Евтушенко, его первую школьную любовь. Вольт не любит Красотку — и все же его тянуло лишний раз посмотреть на нее, приходилось следить за собой, чтобы слишком долго не задерживать взгляда.
— Такая радость — соприкоснуться с искусством! Никак не могла Веринька унять восторги. И где нашла искусство — в кино.
Вольт хотел было высказаться, хотя и знал, что впустую, но его опередила Красотка:
— Что ты, Веринька, о чем говоришь! Вольта Платоныча не интересуют такие глупости, он выше этого!
По неписаной иерархии научные сотрудницы, даже самые младшие, стоят выше лаборанток, но Красотка Инна со всеми на «ты» — кроме Вольта, которому выкает демонстративно.
Кино — самое синтетическое искусство, а потому самое современное, — с обычным своим занудством сообщила Протоплазма.
Ну эта, не в пример Вериньке, и в науке — пустота. Но упрямо вымучивает диссертацию. И вымучает, надо полагать.
Вольт не собирался тут задерживаться, сказал предельно язвительно:
— Леночка, зайди ко мне, когда освободишься. Кариатида покраснела:
— Что вы… ну какое там… я сейчас.
Отходя, Вольт услышал за спиной реплику Красотки:
— Ну, у этого вместо сердца пламенный прибор. А что? Неплохо. Вольт не обиделся.
Лена еще недавно толкала ядро и блистает свойственным этому спортивному жанру сложением. Отсюда — Кариатида. Прекрасный же эпитет Верная Лена заслужила всем очевидной бескорыстной и безнадежной преданностью Вольту. Преданность эту он ничем не заслужил, но бессовестно эксплуатирует, так что Лена стала при нем как бы добровольной лаборанткой, что особенно ценно при отсутствии лаборанток штатных. Собственную же работу она делает урывками, поневоле, повторяя много раз безо всякой рисовки: «Ну какой из меня ученый? Уж я-то про свою серость все знаю насквозь!» Если бы тема Вольта была утверждена, он бы официально включил в нее Верную Кариатиду, но он же до сих пор занимается своей антропомаксимологией как бы неофициально. Саша Крамер обрисовал ситуацию так: «Мы тут все футболисты-профессионалы, а ты сохраняешь любительский статус».