Такого Вольт не мог вынести: что кому-то поздно учиться!
— Никогда не поздно! Было бы желание!
— Ну, все же детский мозг податливей: табуля раза.
— Абсолютно не доказано! Чистая эмпирика! Взрослые боятся учиться, сами себя пугают, что время упущено. А когда пугаются, когда не уверены — ясно, ничего не получится.
Если бы можно было остановить каждого на улице и внушить: вам еще не поздно, вы еще можете достичь всего! Ну, для этого пишется книга.
Мама не вытерпела:
— Ну мальчики, мальчики, хватит философствовать! Соловья баснями не кормят. Петюнчик, наверное, голодный как волк!
— Я поел у Дали.
— Ну-у… — Совершенно детская обида в этом: «Ну-у…»— А я-то тебя ждала, не ужинала!
— Ой, мамочка, ну конечно, если с тобой! Если все вместе! Ты будешь, Валька?
Не хватало еще сбиваться с режима: если поесть на ночь, то и не уснешь.
— Нет, я уже ужинал, как всегда. Вредно так поздно. И тебе тоже, и маме.
— Ничего, мы немного, за компанию. А-то я ждала-ждала Петюнчика.
Вот если бы Перс сказал, что на ночь вредно, мама бы послушалась сразу, да еще всем бы рассказывала, какой Петюнчик заботливый! А Вольт может и не говорить — впустую. Интересное дело: почти всем может Вольт внушить — но только не у себя дома.
И Перс туда же:
— Ничего, мы немного. Чтобы посидеть вместе. Мама с Персом пошли в кухню, а Вольт к себе.
И слышно было, что они о чем-то говорят, говорят, кажется, и не очень слушая друг друга. Вольт так не умел никогда: он говорит только по делу, когда есть что сказать — четко и конкретно.
Говорят и говорят какую-то чепуху, а ему уже пора ложиться, чтобы проспать свои четыре часа.
Вольт давно уже не спал один. И с удовольствием просторно раскинулся. Спит он всегда с краю и большей частью на правом боку, так что поворачивается к Наде спиной. Поворачивался. А она тоже устраивается на правом — устраивалась — и утыкает нос ему между лопаток. Чем она дышит, совершенно непонятно. Глупость, конечно: широкая тахта, а теснятся на узкой полоске. Теснились.
И вот наконец полный простор.
Полный одинокий простор.
7
На следующее утро, когда Вольт уже подъезжал к бассейну, с тротуара махнула рукой Надя. Ну не проехать же мимо! Это отец проехал бы мимо матушки, после того как у них началась вражда. То есть у него к ней — односторонняя.
Стефа пристал к тротуару, и Надя быстро юркнула на свое место.
— Вот видишь, и подушка моя ждет!
Как будто подушка имеет какое-то значение. Забыл убрать, только и всего. Вольт промолчал.
— А я решила здесь тебя подождать. Чтобы приехать вместе. А то ведь сразу пойдут сплетни! Захотелось сегодня поплавать, а если бы мы пришли врозь, представляешь, что скажет Анна Федоровна!
Не сегодня, так завтра — все равно пойдут сплетни.
— Не отрубишь меня, не отрубишь! Все равно прирасту!
Может быть, ему и было ее жалко с утра: представлялось, как не спит, как все время вспоминает… Но от такой навязчивости жалость сразу исчезла.
— Не надо тебе зря надеяться. Давай разойдемся мирно.
— Прирасту!
Вольт вспомнил, что вчера почему-то ничего не сказал ни Персу, ни маме про разрыв с Надей. Если бы Надя узнала, как бы это укрепило ее надежды! Но она не знала — и слава богу.
Доехали молча. Зачем повторять одно и то же? После бассейна отправятся в разные стороны — вот и все.
Анна Федоровна как всегда отрапортовала, что спала как белуга. Надя с преувеличенным интересом попыталась выяснить у Вольта, спят ли белуги, но то было забавно пару дней назад в другом настроении, а сейчас Вольт только отмахнулся. А она все старалась быть оживленной, спрашивала, где же симпатичный Константин Иванович, который так смешно показывал свой способ ухаживать — загребущим движением.
— Уехал на юношеский кубок, — коротко объяснил Вольт.
И снова прочно замолчал.
Наверное, наступит когда-нибудь прогресс и в любовных отношениях. Так вот первым его достижением должно быть умение не навязываться! Люди научатся чутко улавливать малейшее отчуждение — и отходить. Без упреков, без слез.
Когда, прыгнув в воду, он включил свой автоматический кроль, как и обычно в последнее время, от нагрузки заболело сердце. Или от вчерашних переживаний? Нет, ведь и раньше болело — значит, от нагрузки. От перетренировки. Может быть, полезно было бы ему отдохнуть, но нельзя: все станут спрашивать, почему он не плавает, и первая — Надя, а невозможно же признаться, что болит сердце: стыдно: Выходит, надо плыть и плыть, а сердце пусть себе болит. Он старался отвлечься, думал о работе, которая предстоит сегодня — насколько позволит празднование крамеровского дня рождения, — об истории с Веринькой, и заставлял себя не обращать внимания на боль. И на Надин голубой купальник не обращать внимания, хотя та изменила привычке и плавала не по соседней дорожке, а по той же, что и он. Неужели не понимает, как это тягостно, когда такая навязчивость?!