В рыдающую Мэлавиату мне верилось с трудом, под ее нежностью и хрупкостью прятался такой характер, каким не всякий парень похвастаться может. Вот что она носится по всей школе в поисках медальона — это да, не сомневалась. Не найдет за час — будет три часа отрабатывать на полигоне, на ненавидимой всеми дорожке препятствий. Удовольствие еще то. Так что Райна я понимала и знала, что планы на вечер у них совсем другие, но не я виновата, что у Мэлы с медальоном не ладится, и кричать на меня не надо. И желать мне такого не надо, пусть и в виде распространенного ругательства.
Распространилось оно после второй войны за Смурную падь, вампиры принесли. Вампиры тогда потерпели поражение, а Тугдолант обзавелся этим выражением. Девушкам знать его значения совсем не следовало, я и не знала, пока тот же Райнар не просветил, когда при нем так высказалась. В третий год обучения на языковедении нас начинали понемногу знакомить с лексиконом, не принятым в повседневном общении. Естественно, не с бэсом и хлитом, а такими, мягкими, вроде коста и гриха, но так же естественно, что эту область знаний расширить потянуло многих, а о тех, кого не потянуло, позаботились потянувшиеся. Нельзя ведь оставить товарищей в неведении? Нельзя. Так что словарным запасом всех кругов общества мы владели в неположенном по возрасту объеме и, порой, пользовались, хоть не всегда знали, что эти слова и выражения означают, зато сами себе казались взрослыми. Пожелать встречи с бэсом было равнозначно пожеланию продавать свое тело, стать дримой.
— К кюрису такие встречи! Думай, что говоришь, Льянс.
Он сам уже понял, кому и что ляпнул, медленно вдохнул-выдохнул, успокаиваясь.
— Извини, я того… Дурак, короче. Простила?
При всей своей грубости, запальчивости и несдержанности злым Райнар не был, напротив, но доброты своей стеснялся, скрывал. Те, кто знал его мало, верили и не понимали, что нашла в нем Мэла. А те, кто знал поближе… Он был настоящим. Надежным, верным, честным. Как говорили в школе, с таким хоть в бой, хоть в глубину, хоть кюрису за плечи, не подведет.
— Простила. Райн, я его только увидела, не успела еще. Ты сам-то болталку отправил?
— Вот же… мрачнюга поднебесная! На тебя выступал, а сам…
Прозрачное облачко говорящего заклинания улетело искать Мэлавиату. Наверное, она была где-то рядом, быстро прибежала. Подхватила непослушный медальон, подула на обожженные пальцы — потеряшка высказал нерадивой хозяйке свое мнение — пристроила его на законное место с обратной стороны воротничка, и сама уютно устроилась под рукой Райнара. Я подавила вздох. Мне очень хотелось вот так же нырять под руку Лефлана, но он таких вольностей не позволял. Да и у нас же все не так, мы просто друзья, а не пара.
— Мои благодарности… — Мэла рассмеялась. — Как обычно. Вы их лучше, чем Правила знаете.
Это точно. За найденный артефакт благодарить ей приходилось часто, и все, что Мэла скажет, наше трио знало не хуже Правил школы.
— Готов смиренно принять свою участь и выдержать положенную мне долю, — Райнар изобразил на лице нечто, призванное изображать заявленное смирение.
— Можешь мою прихватить, — у меня настроения общаться с ребятами не было, и они мне настрой на общение с капитаном сбивали. — Только поблагодаритесь где-нибудь не здесь. Ладно?
— Сартар? — Мэлавиата уточнила цель моего тут пребывания понимающе и сочувственно.
— Прорвешься, не впервой, — поддержал Райн уже серьезно.
Я кивнула обоим, и мы разошлись. Они по своим делам, я — в нишу, придавать мыслям стройность и упорядоченность, капитан не принимал сумбурного изложения.
Мысль уйти из школы появилась не впервые, она возникала всякий раз, как что-то не ладилось или просто тянуло к вольной жизни. Я ведь видела, как живут наши ровесники. Спокойно, весело, со свободными временем, с обычными уроками в обычных школах, с обязанностями и ответственностью, соответствующими возрасту, то есть, практически, без них. И без сталенитовой дисциплины, выматывающих тренировок, теряющихся медальонов, ограничительных блоков и издевательства, называемого моделированием вероятностных ситуаций.
Ну, если перестать преувеличивать и видеть все в мрачном свете, то все, на самом деле, было не так уж мрачно. Да, тренировки и дисциплина — это присутствовало, и работали мы на занятиях с полной выкладкой, но сами уроки длились всего на три часа дольше, чем в обычных школах. Остальное время было свободным и распоряжались мы им по собственному желанию, права на все радости юности у нас никто не отнимал. Да, ограничительные блоки — непременное условие выхода за стены школы, они не давали воспользоваться обретенными в ней навыками и рассказывать о том, чему учимся. Все правильно, незачем тащить в мирную жизнь боевые заклинания, их и у всех воевавших блокировали. И языком болтать ни к чему, напрашиваясь на вопросы для чего нас готовят к войне, которой не будет. Для всех мы учились в школе искусств, должны были стать музыкантами, писателями, художниками. Этим с нами, кстати, тоже занимались, в соответствии со склонностями каждого.