— Сколько они проспят? — одновременно с повторным вопросом я снова подняла поток.
— Тебе хватило бы, но придется задержаться — сообщил Райн и опять влепил по моему потоку своим.
— Хлит, Льянс! Я не бегу! — рявкнула я, но он этого уже не услышал, сполз спиной по дереву, какое подпирал перед этим, глухо застонал и отключился. — Полный хлит! — на мою неправоту по поводу «полный» немедленно указала хрустнувшая под чьей-то ногой ветка. Я выдернула пластобой. Кто бы не порывался стать свидетелем нашей встречи, увидеть он должен то, что должен, а что показать, буду разбираться, когда пойму кого сюда несет. Нога и все к ней прилагающееся долго мои нервы не испытывали, выбрели во всей своей зеленокожей красе, невразумительно пискнули, испуганно косясь на ПМ, и плюхнулись рядом с Райнаром. — Ты… — я не знаю, чего мне больше хотелось, обрадоваться ей или выписать наградной подзатыльник. — Сиди и молчи.
Молчание орочья девчонка подкрепляла усердным сопением, изредка перемежаемым хриплым стоном Райна, но больше ни одного звука от них не долетало, и я не отвлекалась. Печать силу впитывала, разгоралась ярче, очертания портала, напротив, тускнели, таяли, пока, ослепив на прощание вспышкой, не исчезли полностью. Осталось размыть след, только сил у меня совсем не осталось, и желание было одно: прилечь где-нибудь в тепле и не шевелиться. Сутки. А лучше — двое. Вместо двух суток покоя у меня наличествовали две проблемы. Одна — большая и пугающе бледная, вторая — дико непослушная, решившая, что насиделась и намолчалась достаточно и рванувшая куда-то, едва я к ним повернулась, снизойдя до первого слова за все наше знакомство:
— Вода!
Ну, вода так вода. От воды бы я сейчас не отказалась, особенно, от горячей. Принесет — будет неплохо, а пока принесет… Несколько минут передышки были необходимы, я уселась на землю, пристроила ПМ на колене и спросила:
— Что будем делать, Райн? — ответа ожидаемо не последовало.
Вернулась зеленокожая довольно быстро, воды принесла целый котелок, не наш, у кого-то позаимствованный и щедро оделила ей Райнара, выплеснула все ему на голову. Способ вышел более действенным, нежели мое похлопывание по щекам и предложение очнуться. Хоть и менее щадящим, холодный душ в зимнем лесу — удовольствие сомнительное, даже компенсированное заботливо прихваченным с собой одеялом и неприкрытой демонстрацией орочьей симпатии. Собственно, догадываться, кто пожалел изгнанницу, уже не требовалось, и то, как она прильнула к Льянсу, если удивляло, так только именно этой демонстративной неприкрытостью и сердитым до злости взглядом на ПМ в моей руке. А взгляд Райна рассеяно блуждал по верхушкам деревьев и концентрировался крайне медленно. Знать бы мне, сколько у меня времени, понять, что с ним, и решить, что делать дальше.
— Райн! Райнар! Посмотри на меня. Ты меня узнаешь?
Минут через пять результатов добиться удалось, взгляд его стал осмысленным, сначала Райн осмыслил зеленокожую, потрепал ее по голове, потом улыбнулся мне:
— Вайра… — потом, видимо, мозги Льянса пришли в относительный порядок, если считать это порядком, улыбка заменилась пренебрежительно-презрительной усмешкой: — Вайралада Эргон, — взгляд задержался на пластобое. — Во всеоружии.
Этап, когда меня могло ранить чье-то презрение, остался позади. Его было много, презрения, не высказанного словами, на это мало кто осмеливался, но легко читаемого в глазах, в брезгливо искривленных губах, в демонстративном нежелании показать давнее знакомство. У тугдолантцев. У киллитенсцев. У орков и гномов. Предателей одинаково не терпели везде. Я научилась пропускать все это мимо себя, закрываться, отстраняться. Больно было одно — представлять, кем считает меня Лефлан, что он чувствует при очередном генеральском психонатиске. Мои же чувства… Я не имела на них права. Вот только они о правах не спрашивали. Я не хотела, чтобы Леф поверил в предательство. Никакая физическая боль не шла в сравнение с этой.
Презрение Райнара было неприятно, но выдержать его я могла, и понять могла. Если он знает…
— Сколько они проспят?
— Переживаешь? Боишься остаться без хозяев? Не переживай, проснутся. А Мэлика — нет. Как она… уходила? Ее долго… мучили?